нет больше ни одной родной души. Сирт же, сама понимаешь, парень. А мужчины очень быстро забывают о родных привязанностях. Если у женщины нет дочери, считай, она одинокая в старости. Не всегда, но часто так бывает. Вот Финэля знает. Она вырастила сыновей Ал-Физа, а кто из них о ней помнит? Только ты одна любишь Финэлю и заботишься о ней, – льстиво добавила Ифиса.

– Да, – прошелестела Финэля из своего угла. – Рамина мне дорогая дочка. Ради неё и брожу пока.

Пришелец с лицом утраченного мужа

Непривычные переживания Владимира

Владимир уже потерял всякое терпение, ожидая Ландыш на условленном месте. Подступала темень. Он включил маячок, и отслеживал по нему передвижение такого же маячка, бывшего у Ландыш. Она приближалась со стороны столицы к месту встречи, очевидно, ехала на общественном транспорте и он, не уставая, ругал её мысленно за такое опоздание. Поразмыслив, он вдруг понял, что общественный транспорт в сторону города ЦЭССЭИ не ходит в столь позднее время. Так на чём же она ехала? Наверняка, наняла машину частного извоза, и это также тревожило его.

Он вышел в сторону обширной дороги, – та уцелела частично, являясь остатком былого великолепия. Стоял у обочины и ждал. Ландыш находилась где-то недалеко, всё ближе, ближе и вскоре он увидел, как она проявилась на тёмном фоне лесопарка, казавшегося сплошной стеной.

«Если бы ты знал, если бы видел, как невероятно красиво, как великолепно было тут прежде…»

Так шелестели не деревья по бокам дороги, а мысли самого Владимира, сливаясь с шелестом чудесного и загадочного в сумерках лесопарка, одичавшего до природного уже лесного массива, но не ставшего от того хуже.

Слабое освещение фонарей у дороги освещало почти бегущую молодую женщину, отмеченную девичьей гибкостью фигурки, каким-то ирреальным свечением. Длинное платье на ней отсвечивало, и Владимир даже в сгущающихся сумерках заметил, что это не то платье, в котором она ушла к неведомой и, как она говорила, неутешной подруге Валерия. Но как могла бы подружка братца так быстро и всего лишь за одни сутки истосковаться до состояния «неутешительности», Владимир плохо себе представлял. Тут Ландыш хитрила, неумело и наивно. Обрадованный Владимир уже забыл припасённые укоры, почти подбежал к ней и с удивлением увидел, что Ландыш пребывает в состоянии, похожем на опьянение.

Она повисла на его плечах и заливалась дурацким смехом, потом вдруг заплакала, чем удивила его ещё сильнее. На свои короткие волосы она напялила шапочку, полностью их скрывающую, похожую на шапочку купальщицы, но сделанную из чёрного кружева, переплетённую цветочками и какими-то блестящими штучками. На лоб сползала сверкающая веточка с ягодками-кристалликами, что в целом выглядело очень живописно, так что её аккуратная головка выглядела женственно и как-то особенно трогательно. Таким же чёрным кружевом были окутаны её плечики до самой маленькой её груди, проявленной двумя белыми холмиками сквозь экзотическое одеяние, также волнующе, и также трогательно.

Давно уж практикующий монашеский образ жизни Владимир ощутил волну умиления, не без мужского волнения, но с примесью неустранимого братского чувства. Девчонка-то как хороша, оказывается! Такое качество как частичный педоморфоз, то есть не исчезнувшие при взрослении детские черты её лица, – маленький носик и маленький рот, невысокий рост и детские ладони со ступнями, как и вся её несносная детская сумбурность в поведении и речах – вдруг осветилось для него совсем иначе.

«Так, так, чел», – обратился он к себе, – «Что за неуместное весеннее пробуждение мальчишеских грёз в период предосенней зрелости»?

В прежней жизни Владимир любил, если уж не сблизиться при случае, то порадовать свой взор широкоплечими полногрудыми женщинами и статными девушками, а тут… на эту хлипкую малявку хотелось смотреть неотрывно, да жаль полумрак того не позволял. И он всматривался, не имея возможности отвести в сторону кисею светлой ночи от её мерцающего призрачного личика, недоумевая, где были его глаза раньше? Костя вот рассмотрел, раз уж сох по ней, и Валерка углядел, коли полез к ней поласкаться напролом, а сам Владимир нет. Что она, что Виталина – обе милейшие дурочки, но и обуза, не пойми к чему в такой вот небезопасной экспедиции. Так и считал.

– Откуда такой маскарад? – спросил он, помогая ей удержаться на ногах.

– Рамина же обрядила меня как новогоднюю ёлку. Мы с нею кутили в одном милом заведении. Как там было красиво, Володя! Остатки их былой роскоши, унаследованной их социумом от прежних аристократических забав. Они такие весёлые люди, что пируют во всякую свободную минуту. Но я… Я никому там не приглянулась. Они все относятся ко мне с полным равнодушием! Мне так обидно! – и она продолжала плакать пьяными слезами.

– А оно тебе надо? – спросил он. Догадываясь о том, что дело тут не в тех, кого она обозначила местоимением «они», а в ком-то одном и конкретном, кто и запал ей в душу, Владимир по-братски обнял её. Что же. Дело молодое. Ведь трольцы внешне такие же человеки, как и они сами, земляне. Но отчего бы Ландыш не выбрать себе одного из тоскующих братьев, Владимир не понимал. Если есть запрос души и тела, то почему нет? Чего она искала там, где одни чужаки?

Она ковыляла в своих неказистых ботиночках, плохо сочетающихся с её, по сути, бальным нарядом, и что-то пыталась ему рассказать в пьяном откровении, что вызывало у Владимира искреннюю жалость к ней, и даже обиду её он разделял. Да как они смели, недостойные и ноготка такой девушки, проигнорировать её красоту?

– Кук задаст тебе завтра, – сказал Владимир, – По оборотной стороне луны уж точно наподдаст… хм, хм… по попе твоей, если что… – тут Владимир нежно притронулся к пояснице подвыпившей недотроги, а рука невольно скользнула ниже…

– Посмеет только! По лысине сразу же отдачу получит! – Ландыш погрозила пальчиком в темноту и зацокала языком, дразня отсутствующего и якобы свирепого Кука. – Володя, ты хам! Это ваше неискоренимое родовое качество. Но твоё простодушие тебя извиняет.

– Так мне достанется ещё больше за явную ложь. Как ты объяснишь Вике своё состояние утром, когда проспишься? Она же сразу поймёт, что с тобою что-то неладно.

– Мы скажем, что остались ночевать на объекте. А я просплюсь в подземном городе. В том отсеке, где картина. Там очень чисто и даже уютно. Кроватка хорошая, упругая…

– Дурёха! – ответил Владимир, – не в этом же дело. Ты зачем пила то, что невозможно было проверить на молекулярном сканере? У тебя же его не было. А если бы отрава?

– Да это был какой-то вкусный сок. Я