Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот блестящий металлический цилиндр выпал на землю вслед за трясущейся рукой, грудь выпустила воздух, расслабив легкие, и боль ненадолго отступила. Но мимолетное облегчение продлилось недолго — зашипев, Синдзи зашевелил запястьем, разминая одеревеневшие мышцы, а затем ладонью подтянул магазин к патрону. Почти не глядя, задыхаясь от напряжения, он стал пальцам проталкивать его в паз, прижимая тугую пружину подавателя. Почти вслепую, работая ослабшей рукой, он неоднократно успел проклясть все на свете, отвоевывая у равнодушного механизма миллиметр за миллиметром, пока патрон, к его невероятному облегчению, не скрипнул о металлический загиб корпуса и не лег на положенное ему место. Выдохнув и расслабив окаменевшее плечо, Синдзи после секундного отдыха поставил магазин вертикально и насадил на него рукоять пистолета до ласкающего уха щелчка защелки. Взвести курок уже не составило проблем, и дальше оставался последний шаг — настолько трудный, что сперва у Синдзи опустились руки от безнадеги.
Ему нужно было поднять пистолет и выстрелить. Поднять хоть какой-то рукой, учитывая, что одна почти не слушалась, а на второй был сломан большой палец, неподвижно зафиксировать пистолет, чтобы тот не шатался из стороны в сторону, и попасть в прыгающую фигуру пыхтящего на жалобно скулящей девушке блондина. То есть совершить то, что из-за своей невероятности было лишено смысла.
И тогда Синдзи вдруг расхохотался. Не вслух — лицо его все равно не позволило бы сделать это, а внутренне, просто потому, что больше ничего не оставалось. Он знал, что стоило ему хотя бы на секунду поддаться отчаянью, и все пойдет прахом. Он все еще держал в голове все свои приключения, всех своих жертв, кого он изнасиловал и чьи судьбы покалечил. Он понимал, что, задумайся он о рациональности своих поступков, хоть каких-то шансов на успех, отдыхал бы он сейчас за решеткой. Или под землей.
Поэтому, с презрительно насмешкой над собственными страхами, он поднял пистолет за раму левой рукой, уперев основание магазина в ладонь, правой обхватил рукоять, стараясь не двигать ноющим адской болью большим пальцем, выпустил воздух из легких и расслабил тело, кроме плеч и трясущихся рук, а затем, растянувшись в улыбке, громко позвал:
— Йо!
Блондин, уже дошедший до возбужденного исступления и буквально вбивший разодранную попку Аску в землю, замер и, словно не веря своим ушам, медленно поднял голову. И когда его бешеные глаза встретились с черным дулом, а красное от похотливого напряжения взмокшее лицо вытянулось, произнеся скрипучим голосом:
— Вот блять…
Синдзи вдавил спусковой крючок. Огненная вспышка так и осталась висеть перед глазами, когда тяжелый пистолет с оглушительным грохотом от удара отдачи выскользнул из руки, окончательно вывернув палец, и нечеловеческая боль пронзила все его тело, сконцентрировавшись горящим пучком дикой рези в области запястья. Ощущения оказалось настолько невыносимыми, что, закричав во весь голос, Синдзи брыкнулся на бок и, согнувшись, провалился в бездну агонии, не потеряв сознание, а замерев где-то в эпицентре самых страшных страданий.
Он не помнил, сколько времени ему пришлось провести в аду — минуту, час или вечность, но когда волны боли затихли и голову перестали разрывать чудовищные ощущения, Синдзи обнаружил себя все еще лежащим на пыльной земле складского дворика, измазанного собственной кровью. Вокруг висела неестественная тишина. Попытавшись привстать и тут же вскрикнув от рези в теле, Синдзи сначала совладал с собственным телом, путем мелких подергиваний конечностями проверив, что еще работает, и только затем приподнялся.
Несмотря на жуткое головокружение и давление в голове, он смог разглядеть валяющееся в нескольких метрах от него тело. Блондин с простреленной через глаз головой, где зияла жуткая кровавая дыра, очевидно, был мертв. В стороне, обхватив колени, в рваной школьной униформе сидела Аска — потерянная, разбитая, похожая на призрака, с безжизненно каменным, ничего не выражающим лицом и пустыми бледно-синими глазами. Слезы на ее щеках давно высохли, оставив пыльные дорожки, и Синдзи на секунду показалось, что она тоже была мертва, но тут ее голова медленно повернулась в его сторону и взгляд замер, словно устремленный в пропасть. Аска смотрела долго, невыносимо долго, смотрела на него, словно манекен в пустоту, и тут вдруг ее губы слабо шевельнулись, глаза, кольнув проступившими кристалликами слез, зажглись тусклым голубым светом, а на лице проявилась маска глубочайшей боли, вобравшей в себя и весь ужас от перенесенного насилия, и все ее переживания, уже давно перешедшие черту отчаяния, и всех ее чувств, хрупких, полных надежды, робкого чаяния, мучительной преданности и презрения к самой себе. Но за опутавшей ее паутиной страдания мелькнул и лучик счастья, призрачного, пугливого, такого, в который она боялась поверить, или просто не могла найти в себе сил. И теперь уже чистые слезы ручейками потекли из ее глаз, губы сокрушенно растянулись в страшной по своей внутренне боли улыбке, и тихий шершавый голосок протянул:
— Синдзи… Си-и-идзи… Прости меня… прости…
Он всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Я думала, ты умер… Я не знала, что делать… Я теперь грязная… я ненавижу себя…
Вдруг сорвавшись с места, она кинулась к нему, тут же рухнула на четвереньки — ноги ее не держали, подползла, надрывно плача и усеивая землю под собой капающими с лица слезами, а затем окончательно свалилась в пыль и сжалась клубочком, обхватив колени и обнажив бедра, где виднелся все еще горящий от жуткого раздражения темно-красной краской анус.
— Пожалуйста, Синдзи… Пусть все это прекратится… Я не выдержу больше… Я не могу… Мне было так больно… так больно, Синдзи… Я так надеялась, я так ждала, что ты придешь и спасешь меня… что ты защитишь меня… ты, мой принц, мой король… Я хотела быть только твоей, всегда… А сейчас… я не… не вынесу… одна, без тебя… Синдзи… умоляю, не бросай меня… будь со мной… обними меня… спаси, прошу тебя…
Беспомощно сжавшись, Аска сломлено шептала эти переполненные горечью слова тихим