– Думаю, все же будет лучше, если мы вас завезем.

– Но… – начал было Коллис, но тут до него наконец дошло, и он принялся договариваться с Розмари о следующей встрече.

В конце концов они избавились от несущественного, но назойливого присутствия третьего лишнего. Машина неожиданно – и обидно скоро – остановилась перед указанным водителю местом назначения. Дик глубоко вздохнул.

– Ну что, пошли?

– Мне все равно, – ответила Розмари. – Я буду делать все, что вы скажете.

Он поразмыслил.

– Видимо, я все же должен пойти – хозяйка дома хочет купить несколько картин моего приятеля, а ему очень нужны деньги.

Розмари пригладила слегка растрепавшиеся волосы.

– Зайдем всего минут на пять, – решил Дик. – Не думаю, что эти люди вам понравятся.

Наверное, какие-нибудь скучные серые людишки, или грубияны и пьяницы, или надоедливые зануды, или еще кто-нибудь из тех, кого Дайверы обычно избегают, подумала Розмари, но к тому, что ей предстояло увидеть на самом деле, оказалась совершенно не готова.

XVII

Основой этого дома был каркас дворца кардинала де Ретца на улице Месье, однако, едва войдя, Розмари увидела, что внутри дома не осталось ничего не только от прошлого, но и от того настоящего, какое было ей знакомо. Внутри кирпичной кладки теперь заключалось скорее будущее; интерьер поражал, как электрический разряд, и было своего рода извращенным испытанием для нервов – вроде овсянки с гашишем на завтрак – переступить этот, с позволения сказать, порог и очутиться в длинном сизо-стальном зале, украшенном позолотой и серебром, а также мириадами зеркал, развешанных под всевозможными причудливыми углами. Эффект нельзя было сравнить ни с чем из представленного на Выставке декоративного искусства, потому что здесь люди находились внутри, а не перед инсталляцией. У Розмари возникло смутное ощущение фальши и экзальтации, словно она очутилась на сцене, и ей показалось, что все вокруг чувствуют то же самое.

В зале находилось человек тридцать, преимущественно женщины – все словно созданные по образу и подобию героинь Луизы М. Олкотт или мадам де Сегюр; и вели они себя на этой сцене с той осмотрительностью и педантичностью, с какой человеческая рука подбирает острые осколки разбитого стекла. Ни о ком-либо из гостей в отдельности, ни обо всех вместе нельзя было сказать, что они чувствуют себя по-хозяйски уверенно в этой обстановке, как законный владелец произведения искусства, каким бы эзотерическим оно ни было; никто, судя по всему, не понимал, какой смысл несет в себе эта обстановка, ибо она, будучи чем угодно, только не комнатой жилого дома, относилась к некой иной реальности; находиться в ней было так же трудно, как подниматься по крутому, зеркально отполированному движущемуся пандусу, поэтому и требовалась осторожность, с какой рука собирает осколки, – она-то и определяла поведение большинства присутствовавших.

Они делились на два «класса». Американцы и англичане, которые всю весну и все лето предавались разгулу, из-за чего теперь любое их действие несло на себе явный отпечаток неуравновешенности. Они могли часами пребывать в состоянии летаргического полузабытья, а потом вдруг взорваться немотивированной ссорой, истерикой или поддаться какому-нибудь неожиданному соблазну. Другой класс, который можно было бы назвать эксплуататорским, паразитирующим, состоял из людей трезвых и серьезных, имеющих цель в жизни и не расположенных растрачивать время на глупости. Эти в здешнем интерьере держались более уверенно, и если позволительно было говорить о какой-то атмосфере помимо той, что определялась экстравагантным новаторством освещения этой квартиры, то создавали ее именно они.

Это франкенштейново чудовище моментально заглотало Дика и Розмари, развело их в разные стороны, и Розмари, вдруг услышав собственный неестественно высокий голос, почувствовала себя маленькой лицедейкой. Ей нестерпимо захотелось, чтобы появился режиссер. Впрочем, все вокруг так суетливо и притворно хлопали крыльями, что она не казалась себе неуместней других. Кроме прочего, помогла профессиональная выучка, и после серии полувоенных маневров – кругом, налево, направо, шагом марш – она очутилась в обществе симпатичной стройной девушки, лицом напоминавшей миловидного мальчика, хотя на самом деле ее внимание было приковано к разговору, происходившему на лестничной конструкции из артиллерийского металла, располагавшейся неподалеку от них.

Там сидела троица молодых женщин. Все они были высокими, стройными, с прическами как у манекенов, и эти манекенные головки грациозно покачивались над туловищами, облаченными в сшитые на заказ костюмы, напоминая то ли цветы на длинных стеблях, то ли капюшоны кобр.

– О, они устраивают отличные представления на своих приемах, – говорила одна из них грудным голосом. – Быть может, лучшие в Париже, я буду последней, кто станет это отрицать. Но в то же время… – Она вздохнула. – Эти его фразочки вроде «изъеденные мышами старожилы»… Один раз это смешно, второй – уже нет.

– Я вообще предпочитаю людей, чья жизнь не выглядит такой безупречно гладкой, – подхватила вторая. – А ее я и вовсе не люблю.

– А у меня ни они, ни их окружение никогда не вызывали восторга. Взять хоть этого вечно налитого до краев мистера Норта.

– О нем и речи нет, – сказала первая. – Но признайте, что особа, о которой мы говорим, умеет показать себя самым очаровательным существом на свете.

Только тут Розмари догадалась, что речь идет о Дайверах, и напряглась от негодования. Однако ее собеседница, ни дать ни взять рекламная модель – блестящие синие глаза, румяные щеки, темно-серый костюм с накрахмаленной голубой блузкой, – удвоила усилия, чтобы удержать внимание Розмари. Она отчаянно старалась отмести в сторону все, что их разделяло, чтобы Розмари разглядела ее во всей красе, но когда между ними осталась лишь легкая зыбкая вуаль шутливости, в которую рядилась девушка, у Розмари то, что она увидела, вызвало неприязнь.

– Давайте пообедаем или поужинаем вместе завтра или послезавтра, – наседала девица.

Розмари огляделась в поисках Дика и заметила его в обществе хозяйки, с которой он что-то обсуждал с самого момента их прихода. Их глаза встретились, он слегка кивнул, и три кобры моментально засекли это; их длинные шеи вытянулись в ее сторону, и дамы уставились на нее откровенно неодобрительно. Она ответила им дерзким взглядом, давая понять, что слышала, о чем они говорили, после чего отделалась от своей назойливой визави, попрощавшись с ней вежливо, но сдержанно – этому она научилась у Дика, – и направилась к нему. Хозяйка – еще одна высокая богатая американка, беззаботно жирующая на национальном процветании, – засыпа́ла Дика вопросами об отеле Госса, куда, судя по всему, собиралась отправиться, и упорно не желала замечать отсутствия у собеседника расположенности к разговору. Присутствие Розмари напомнило ей об обязанностях хозяйки, и, окинув