– Эй! – воскликнул Адолин. – Я так и не заглянул в твой альбом. Ты собиралась показать его мне.

– Я принесла не тот, забыл? Мне пришлось вырезать рисунок на столе. – Она ухмыльнулась. – Не думай, что я не заметила, как ты заплатил за ущерб.

Он крякнул.

– Люди выцарапывают всякое на барных столах. Это происходит все время.

– Ну да, ну да. Гравюра получилась хорошая.

– И все-таки ты считаешь, что мне не следовало так поступать. – Она сжала его руку. – Ох, Адолин Холин. Ты воистину сын своего отца. Я больше так не буду, хорошо?

Он покраснел:

– Мне обещали рисунки. Наплевать, что альбом не тот, который нужен. Я целую вечность не видел твоих работ.

– В этом ничего интересного нет, – пробормотала она, роясь в сумке. – В последнее время я очень рассеянная.

Он все-таки заставил Шаллан показать альбом, и втайне она порадовалась. Адолин начал листать с последних рисунков и, хотя обратил внимание на изображения странных спренов, дольше всего разглядывал эскизы беженцев, которые она сделала для своей коллекции. Мать с дочерью, сидящие в тени, но с лицами, обращенными к горизонту и намеками на восходящее солнце. Мужчина с выступающими костяшками пальцев, подметающий улицу вокруг места своей ночевки. Светлоглазая девушка в ночной сорочке, выглядывающая из окна, с волосами, развевающимися по ветру, и защищенной рукой в чехле.

– Шаллан, это изумительно! – воскликнул он. – Из лучших работ, какие ты когда-либо делала.

– Это просто быстрые наброски.

– Они прекрасны, – восхитился он и замер, перелистнув страницу. Там был его портрет в одном из новых костюмов.

Шаллан покраснела:

– Забудь, что это там было. – Девушка попыталась отнять альбом. Он задержал взгляд на рисунке, а потом наконец-то поддался и вернул альбом ей. Шаллан вздохнула с облегчением. Не то чтобы ей было стыдно, если бы он увидел на следующей странице набросок Каладина, – она же постоянно рисовала самых разных людей. Но лучше закончить портретом Адолина. Дальше начала просачиваться Вуаль.

– У тебя выходит все лучше, если это вообще возможно.

– Может быть. Хотя я точно не знаю, какова моя заслуга в этом прогрессе. В «Словах сияния» утверждается, что многие светоплетельщики были художниками.

– Выходит, орден вербовал людей вроде тебя?

– Или управление потоками улучшало их способность рисовать, наделяя несправедливым преимуществом по сравнению с другими.

– Я обладаю несправедливым преимуществом перед другими дуэлянтами. У меня с детства были лучшие учителя. Я родился сильным и здоровым, и богатство отца обеспечило мне лучших в мире партнеров в учебных боях. Телосложение позволяет мне достать кого угодно. Означает ли это, что я не заслуживаю похвалы, когда выигрываю?

– Но у тебя нет сверхъестественной помощи.

– Тебе все равно приходится усердно трудиться. Я это точно знаю. – Он на ходу обнял ее одной рукой, крепко прижал к себе. Другие пары-алети на публике держались отстраненно, однако Адолина вырастила мать, которая любила объятия. – Знаешь, есть одна вещь, по поводу которой мой отец выказывал недоумение. Он спрашивал, для чего были нужны осколочные клинки?

– Э-э… Так ведь это очевидно – чтобы резать ими людей. Ну, то есть резать, не рассекая. Это…

– Но почему только мечи? Отец задается вопросом, почему древние Сияющие не сделали инструменты для людей. – Он сжал ее плечо. – Мне очень нравится, что твои способности делают тебя лучшей художницей. Отец неправ. Сияющие были не просто солдатами! Да, они создали невероятное оружие, но они также создали невероятное искусство! И может быть, как только эта война будет закончена, мы найдем другое применение их силам.

Вот буря, его энтузиазм мог опьянять. Пока они шли к портновской лавке, Шаллан претила сама мысль о том, что придется с ним расстаться, хотя Вуаль должна была заняться своими делами.

«Я могу быть кем угодно, – подумала девушка, заметив, как мимо пролетели спрены радости, похожие на вихрь синих листьев. – Я могу стать чем угодно». Адолин заслуживал кого-то намного лучше, чем она. Сможет она… стать этим кем-то? Сотворить для него идеальную невесту, женщину, которая будет выглядеть и поступать так, как это подошло бы Адолину Холину?

Но она перестала бы быть Шаллан. Настоящая Шаллан – израненное, жалкое существо, снаружи красиво разрисованное, но ужасно изломанное внутри. Она уже прикрыла все это маской для него. Почему бы не пойти на несколько шагов дальше? Сияющая… Сияющая могла бы стать его идеальной невестой, и он ей действительно нравился.

От этой мысли у Шаллан похолодело внутри.

Когда они оказались достаточно близко к портновской лавке, чтобы девушка не беспокоилась о том, как Адолин дойдет туда один, Шаллан заставила себя выбраться из его объятий. Она ненадолго задержала руку принца в своей свободной руке:

– Мне пора.

– Ты встречаешься с членами культа только на закате.

– Я должна украсть какую-нибудь еду, чтобы заплатить им.

Он все-таки не отпустил ее руку.

– Шаллан, что ты делаешь там? В кого превращаешься?

– В кого угодно, – сказала она, а потом приподнялась и поцеловала его в щеку. – Адолин, спасибо за то, что ты – это ты.

– Остальные роли уже разобрали, – пробормотал он.

«Меня это никогда не останавливало».

Принц наблюдал за Шаллан, пока та не нырнула за угол, с колотящимся сердцем. Адолин Холин был в ее жизни подобием теплого рассвета.

Вуаль начала выбираться наружу, и пришлось признаться, что иногда она предпочитает солнцу бурю и дождь.

Девушка проверила тайник в углу здания, которое теперь превратилось в руины. Там Рэд спрятал упакованную одежду Вуали. Шаллан схватила ее и принялась искать место, где можно было переодеться.

После бури отчетливее всего ощущалось, что наступал конец света. Повсюду валялся мусор, из-под рухнувших крыш доносились стоны людей, которые не успели добраться до убежищ.

Казалось, каждая новая буря стремится стереть их с Рошара, и им удается держаться лишь благодаря чистейшему упорству и удаче. Теперь, с двумя бурями, все обстояло хуже. Если они победят Приносящих пустоту, останется ли Буря бурь? Не подтачивает ли она основы их общества таким образом, что независимо от исхода войны их всех в конце концов унесет в пустоту?

Шаллан ощутила, как меняется лицо, на ходу втягивая буресвет. Он поднялся внутри ее, словно полыхающее пламя, прежде чем потускнеть до тлеющих углей, когда девушка превратилась в людей с эскизов, которые видел Адолин.

Нищим, который упорно старался содержать место своего ночлега в чистоте, словно это позволяло ему в какой-то степени контролировать безумный мир.

Светлоглазой девушкой, которая спрашивала себя, куда подевались развлечения, прежде свойственные юности. Вместо того чтобы отправить ее на бал в первой хаве, семья была вынуждена принять десятки родственников из соседних городов, а она сама целыми днями сидела взаперти, потому что на улицах было небезопасно.