Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне понятен замысел многих воротил, проводящих линию Запада в России на развал, к примеру, металлургии, эксплуатируя все на износ. Но совершенно непонятно, почему Запад хотел бы видеть Россию павшей ниц во всех отношениях. В том числе в области образования и науки. Ведь Запад (рассуждая прагматически) может собирать здесь «сливки». Превращать же Россию в дремучую страну бессмысленно, не выгодно и порочно для Запада. Что же делать? Надо адресно помогать народному образованию и развитию науки в России. Как говорят: «Игра стоит свеч!» Поэтому Западу надо призадуматься. Здесь явно присутствуют его интересы.
Но вернемся к Чернобылю.
Итак, три военных округа разделяли всю зону заражения на три сектора, отдельно шли: Чернобыльская АЭС и строительство гидро-очистительных сооружений в пойме реки Припять. Радиационная разведка ВВС ежедневно докладывала свои донесения. Каждый округ в составе своих войск в районе Чернобыля имел воинские части (в основном химзащиты и инженерные). Кроме того, в оперативное подчинение им давалось по несколько специальных полков, которые прибывали сюда из других военных округов (практически из всех, кроме групп войск).
Наладив капитально работы на АЭС, я вместе с Научным центром провел в каждом секторе показные учебно-методические занятия с демонстрацией методов проведения дезактивации населенных пунктов (домов, других сооружений, огородов, садов, прилегающих земель) и соединяющих их дорог. Несомненно, это принесло большую пользу. Наш Научный центр выпустил в помощь войскам необходимые методички. В то время мне постоянно приходилось летать в Белорусский и Прикарпатский военные округа, а в Киевский – выезжали на машинах. Посадку производили в населенном пункте, где стоял командный пункт Оперативной группы округа. Кстати, уже в конце мая везде были построены для вертолетов посадочные площадки из бетонных плит, а вся прилегающая к ним местность, как и вокруг АЭС, облита клейкой жидкостью, поэтому облака пыли при посадке и взлете не поднимались…
Обычно мы всегда кратко заслушивали обстановку, отчет о том, как идет ход эвакуации населения (а если оно уже эвакуировано, то соблюдение режима), каково состояние с дезактивацией. Затем выезжали в населенные пункты, где велись работы. Должен отметить, что значительное количество жителей все-таки не уехало.
В основном в возрасте 60–70 лет и старше. Никто их насильно не вывозил, однако рассказывали, какие беды со здоровьем могут случиться. Тем, кто никак не хотел расставаться с родным домом, давались рекомендации, как вести себя в этих условиях, как поступить с домашней птицей и животными.
Как правило, на наши предупреждения были одни и те же ответы:
– Пусть будет, что будет. Но я из своего села никуда не уеду, прожила здесь со дня рождения и буду жить, пока живется. А ваши советы я учту.
– Если у вас возникнут вопросы или просьбы, то надо будет обращаться…
И далее разъяснялось, где, в каких поблизости деревнях были медпункты, почта, телефоны (в том числе междугородние), продовольственные ларьки (специализированные) и, наконец, районная администрация. Люди весьма внимательно относились ко всем разговорам. Между населением и войсками были отличные контакты.
Солдаты по-хозяйски ремонтировали, что могли, особенно изгороди. И даже кое-где во дворах ставили (врывали в землю) деревянные столы и скамейки – благо имелся строганный пиломатериал.
Несмотря на внешнее спокойствие, которое проявлялось оставшимися жителями (приблизительно одна семья – старик и старушка – на десять дворов), они все-таки частенько приглашали к себе, чтобы проверили приборами радиационный фон.
– Сынки, – обращалась хозяйка к солдатам, – пойдите в мой огород, пошукайте там Родиона. – Радиация это, бабушка, а не Родион.
– Та хай ему грец, – продолжает бабуся, – он это или она, мне надо знать, что у меня в огороде.
Группа отправлялась к просительнице. Выкашивали бурьян, высокую траву, вырубали ненужные кусты, собирали весь мусор и зарывали в яме, которую делали заранее в конце огорода. Проводили осмотр приборами жилого дома, сарая, двора и затем приступали к главной работе – очистке.
Дома у всех в основном были добротные, и их наружная помывка особых проблем не представляла. Выкапывали только вокруг сточные канавки, которые затем зарывали. А вот с сараями часто была морока, потому что у многих крыши были из камыша или соломы, а в них-то как раз и задерживались зараженные пылинки.
Такое покрытие надо было снимать и закапывать. Но хозяин или хозяйка категорически не соглашались лишиться привычной крыши на сарае, приходилось находить решения. Чаще всего строили деревянные крыши.
Хорошо, когда село стояло на магистральной дороге с асфальтовым покрытием – его обмывали раствором, а прилегающие к нему земли авторазливочная станция обливала соответствующим клейким раствором. Сложнее, когда село находилось в глубинке и через него проходила грунтовая дорога. Здесь приходилось возиться капитально.
Всего у каждого военного округа, привлеченного к работе, было в пределах 90—100 сел, и все они требовали своего решения. В каждом (или почти в каждом) находилось несколько семей. Конечно, забота об этих людях – сфера обязанностей местных органов власти. Но пока они сами находились в шоковом или подвешенном состоянии, военные, как могли, помогали населению. Но делать это в тех условиях было очень сложно.
Были у нас, конечно, и неприятные истории. О некоторых из них придется рассказать.
Например, о желании руководства Украины построить за счет союзных средств канал. Поскольку большие площади на севере и северо-востоке от АЭС были заражены, а бассейн реки Припять располагался именно здесь, предлагалось построить канал в несколько сот километров, который бы перехватывал воды всего этого района и не допускал сброса загрязненных вод в Днепр. Сторонники строительства канала