необходимые меры. Однако указал, что и личный состав полка тоже должен постараться, в том числе и о своем благоустройстве. После этого дал команду развести полк по подразделениям, а сам отправился в большую палатку. Там было тепло – работали сразу две печки. Несмотря на присутствие солдат и офицеров, я снял фуражку и повесил недалеко от печки, чтобы стекла вода. Расстегнул молнии и снял сапоги, демонстративно вылил из них воду, выжал и, пододвинув табуретку, поставил их так, чтобы они сохли. Снял и выжал носки и тоже устроил их рядом с сапогами. Дал команду (сами не догадаются), чтобы принесли два солдатских полотенца. Снял вначале куртку, а затем майку, выжал и их. Куртку и одно полотенце отдал солдату, чтобы он, протирая, ее просушивал. Сам же как следует до пояса растерся. Затем этим же полотенцем протер брюки. Сразу полегчало.

Стал одеваться. Кто-то подал мне сухую тельняшку. Я посмотрел – сержант, улыбается, немного покраснел. А может, мне показалось. В палатке уже было не тепло, а жарко: народу набилось полно. Я поблагодарил его и пожал руку. Надел тельняшку, затем мокрые носки и полусапоги. Надел теперь уже полусухую куртку. Принесли большую кружку крепкого, сладкого, горячего чая. Я сел на табуретку у стола и, обжигаясь, стал попивать этот изумительный напиток. Вокруг в ожидании беседы толпились солдаты и сержанты. Закончив все процедуры, я усадил к столу своих офицеров и приказал записывать все наши беседы, обратив особое внимание на фамилию, имя и отчество заявителя, его адрес, суть вопроса и принятые мною решения. Объявил это громко, чтобы все знали, как все будет организовано. Добавил, чтобы заявители стали в определенной мной последовательности. При этом полковое руководство отсутствовало, чтобы не стеснять своим присутствием тех, кто хотел бы сделать заявление в их адрес.

И так, не присаживаясь, я провел еще четыре часа. Личный состав попеременно ходил на обед и возвращался, а мы продолжали прием по личным вопросам. Считаю, что это возымело действие. Хотя полк был в целом с «гнильцой» – почти все были призваны из запаса, ощущалось уже и дуновение лжедемократии (этот процесс в Прибалтике начался раньше, чем в остальных районах страны). Командование полка – особенно командир полка, заместитель по политчасти и начальник тыла – было крайне неорганизованное, а ведь решение многих вопросов зависело непосредственно от них.

Под конец состоялись встречи по личным вопросам и с некоторыми офицерами. Разговор получился хороший. В заключение я встретился с командованием полка и командирами батальонов. Откровенно сказал, что многое зависит от них самих, поэтому они обязаны в течение десяти дней обустроить полк и только после этого приступить к работам (полк оперативно подчинялся Прикарпатскому военному округу). Понимая, что в лице командира имею дело с крайне неорганизованным человеком, я приказал временно передать дела начальнику штаба полка, который произвел впечатление делового и способного офицера. «А завтра, – заметил я, – окончательно объявлю вашу судьбу». Начальника тыла и заместителя командира по политчасти, у которых было много упущений, строго предупредил, что через неделю проверю, как они поправляют дела. А остальным офицерам сказал, чтобы они не отгораживались от солдат, тем более таких, как у них, – семейных, которым в основном тридцать и за тридцать лет. С ними надо работать особо.

Уже вечерело, когда я полетел обратно. Дождь продолжался.

На следующий день с утра я встретился с Б.Е. Щербиной. Он был в роли председателя Правительственной комиссии, но уже на постоянной основе. То есть замены уже к этому времени были прекращены. Шло активное строительство саркофага на четвертом блоке. Учитывая необычную ситуацию в полку, в котором я побывал, рассказал ему все подробности. Внешне он сильно изменился: осунулся, лицо серое, вокруг глаз черные круги, да и глаза стали не такие живые… А ведь недавно был даже румянец. Видно, устал. Человек он исключительно обязательный и крайне активный. Если вцепился – все! Задача будет выполнена. Обладал незаурядными организаторскими способностями. Когда проблема была ему полностью неизвестна – тщательно изучал ее, одновременно решая частные задачи. Его высокая требовательность сочеталась с большим вниманием к подчиненным и всесторонним обеспечением их всем необходимым для выполнения заданий. Это был руководитель высшего класса. Не зря именно на него пал выбор, как на первого председателя Правительственной комиссии. Именно он смог раскрутить на голом месте «маховик» этой комиссии, да еще в условиях, когда все руководство АЭС несколько дней пребывало в шоке и не способно было даже разговаривать.

По ходу моего рассказа он как бы между прочим отпускал оригинальные непарламентские фразы, давая оценку этому и высказывая свое личное отношение. Закончив, я спросил у него:

– Борис Евдокимович, ведь у нас было достаточно частей, которые могли бы справиться с задачами. Зачем вытянули еще этот полк?

– Это я должен у вас спросить – на кой хрен он нужен, этот полк? Ведь с ним будет одна морока. А нам надо, чтобы он дело делал, а не отвлекал нас от работы. Вы спросите у Генштаба: зачем его прислали? Тем более, насколько мне известно, вопрос так вообще не стоял. Хотите, я спрошу: зачем нам эти «партизаны»?

– Да нет уж. Я сам переговорю с Генштабом. Но коль полк оказался здесь, то ему надо поработать.

– А теперь, Валентин Иванович, у меня к вам вопрос из другой области. Вы что, в Афганистане уже решили все проблемы, что летаете туда-сюда, как челнок?

– Дело в том, что я здесь все закручивал, как вам известно, и сейчас, накануне первой чернобыльской зимы, надо, наверное, именно мне проверить готовность.

– Ладно. У меня есть дельное предложение – поехать посмотреть город Припять. Там проведены большие очистительные мероприятия. Наши товарищи предупреждены.

Я согласился, и мы поехали. Борис Евдокимович ударился в воспоминания о том, что и как было, начиная с первого дня. Оказывается, и Правительственная комиссия первоначально размещалась не в Чернобыле, а в городе Припяти. – Бестолково всё было – город дышал радиацией, а мы в нем сидели. Почему? Не было решения правительства об эвакуации. Заходит ко мне генерал ПВО Кузиков (неподалеку находился их большой объект) и говорит: «Я прибыл с задачей эвакуировать весь личный состав объекта – приказ Главкома ПВО»… А я ему отвечаю: «Решения правительства на эвакуацию нет. А если вы это будете делать самостоятельно и сеять панику, я передам дело в военный трибунал». Тогда мне генерал предложил переехать из Припяти к ним на объект – там значительно чище в радиационном отношении. Что мы и сделали. Потом уж подготовили Чернобыль и переехали