Во время разговора за столом я узнал, что все подчиненные генерала – дворяне, но они не кичатся своим происхождением и умеют делать все сами, обходясь без слуг. Этим они снова напомнили мне якобинцев. Не удержавшись, я спросил Николя, что он думает о Робеспьере, чтоб его черти как следует поджаривали в аду, а также о Марате и прочих членах Конвента, которых разогнал Наполеон.

– Что вам сказать, – пожал плечами Николя, – люди, которые призывают убивать всех, кто думает по-другому, мне весьма неприятны. А разрушать то, чем по праву гордились французы – с моей точки зрения, просто безумие. Но ведь, Жорж, согласитесь, что если бы не революция, то и вы вряд ли когда-нибудь стали генералом. Сословные перегородки мешали нормальному развитию Франции. И редко человек из третьего сословия получал шанс выбиться в люди.

В этом Николя, конечно, был прав. Я поинтересовался у него, может ли в России купец или мещанин стать дворянином. Оказалось, может. Правда, для этого ему надо проявить себя на государственной службе. Получив первый классный чин, его обладатель одновременно получает и личное дворянство. Ну, а далее все будет зависеть от него. При прадедушке нынешнего императора многие проявившие себя люди могли стать даже не просто дворянами, но и получить титул барона или даже графа.

Я покачал головой. Все же Россия – удивительная страна. Мне она все больше и больше нравилась. Предложение Базиля мне тоже понравилось. Если мне удастся собрать войско и обучить его, как этих «пятнистых», то мы сможем отобрать у англичан Канаду. Ведь те земли открыл и объявил принадлежащими французской короне мой земляк, Жак Картье. Именно он дал имя заливу и реке, назвав их в честь Святого Лаврентия. Картье основал Мон-Руаяль[203]. А потом эти мерзкие англичане отобрали все, что принадлежало нам по праву. Нам же, как в насмешку, оставили лишь два островка – Сен-Пьер и Микелон.

Нет, предложение Базиля мне было по душе. Я решил, что при следующей нашей встрече я скажу ему об этом. Лучше погибнуть за Францию, чем скитаться по чужим странам, жить на подачки чужих монархов и скучать по любимой Бретани. Думаю, что с будущим императором Франции я смогу помириться. Русские замолвят за меня словечко. Эти ребята, в отличие от британских скряг и лицемеров, помнят добро и отвечают на него тем же.

В конце нашей трапезы к Николя заглянул мсье Базиль. Он пожелал нам приятного аппетита и сообщил мне, что в ближайшее время император Павел удостоит меня аудиенции.

– Наш государь, – сказал Базиль, – хотел бы поближе познакомиться с вами, генерал. Он наслышан о ваших подвигах и восхищен ими. Так что готовьтесь и еще раз подумайте над тем, о чем мы с вами говорили.

Я кивнул и поблагодарил Базиля. Если император Павел предложит мне то же, что и Базиль, то я дам свое согласие и начну собирать под свои знамена французов, готовых сразиться против британцев и освободить захваченные у нас земли. Да будет так!

* * *

25 июля 1801 года. Бостон, штат Массачусетс. Североамериканские Соединенные Штаты.

Джулиан Керриган, он же Джон О’Нил

– Смотри! Это наш друг Джулиан! А как одет, не иначе как денежек поднакопил! Эй, Мик!

«Мик» – это довольно-таки нелицеприятный термин для ирландцев в Америке – это потому, что у многих из нас фамилии начинаются на «Мак», которое нередко произносится как «Мик». Означает это на гэльском, насколько мне известно, «сын». И хотя моя фамилия не имеет этого префикса, когда я ходил на бостонских кораблях пару лет назад, я получил именно это прозвище. Сначала я счел его обидным, а потом привык.

Навстречу же мне шли двое бывших собутыльников, братья Джордж и Майкл Ренфро – именно в их компании я обычно напивался, когда приходил в Бостон. Ребята хорошие, вот только входить в контакт с бывшими знакомыми мне никак не хотелось – глядишь, информация о том, что Керриган вновь в Бостоне, могла бы дойти до ушей тех, кому не следовало бы об этом знать.

Ведь Бостон оставался одним из тех городов, куда время от времени наведывались английские военные корабли в поисках тех, кого можно было бы похитить и заставить служить их проклятому королю. При президенте Адамсе на это закрывали глаза, новый президент Джефферсон пообещал положить конец подобной практике, но, как мне рассказал капитан Джонсон, пока мы с ним еще общались, англичане до сих пор чувствовали себя в Бостоне и Нью-Йорке весьма вольготно[204].

Именно поэтому я попросту пошел мимо, и когда один из братьев ухватил меня за полу с возгласом: «Мик, это же я, Майки», я посмотрел на него с недоумением и с лучшим своим ирландским акцентом сказал:

– Sir, I beg your pardon?[205]

– Пойдем отсюда, Джорди, – повернулся он к брату. – Это настоящий мик, хоть и похож на нашего друга.

– Может, набьем ему морду? – предложил тот.

– А если он нам? – парировал Майки – ребята были довольно-таки малорослыми, и познакомился я с ними, когда в одной из этих пивных уложил их обоих. Оба они пошли дальше в направлении набережной с матросскими пивными. Если бы они уже приняли на грудь, драка, скорее всего, состоялась бы, но, к их – да и моему – счастью, я их застал в самом начале их вечерней пьянки.

Впрочем… может, так было и лучше. Имелась вероятность, что меня опознает кто-нибудь из матросов «Прекрасной леди». И тогда всё могло быть – вплоть до того, что меня избили бы толпой. А мне никак не улыбалось безвинно страдать, а еще и ради этих сволочей-англичан.

А было все так. Третьего числа с утра я вновь зашел в «Prospect of Whitby», где меня поджидала весточка от Ганса – он договорился с Генри Томлинсоном, капитаном «Рыжей Бесс», и последний готов был взять Кэри и Кадудаля и высадить их «недалеко от Нордена», хотя денег тот захотел немерено. Ну и ладно, не из моего же кармана, подумал я и поспешил с этой информацией к Дженкинсону, он же лорд Хоксбери.

Тот поблагодарил меня и тут же огорошил:

– О’Нил, вам надлежит сегодня во второй половине дня отправиться в Бристоль, откуда завтра рано утром уходит в Бостон клипер «Fair Lady».

– А кем я туда поеду? И что должен буду там делать?

– Официально вы поедете туда представителем Twinings. Вот, держите, – и он передал мне конверт и серебряный футляр. В футляре – туда