привести в порядок мои мысли. За последние десять минут произошло столько событий, что на распутывание их могло понадобиться не меньше двух дней, в течение которых у меня не будет ни минуты свободной. Надо было все обдумать и заранее составить себе определенный план действий.

Вблизи виднелся открытый трактир, где я мог найти свободный столик. Это меня соблазнило, и я вошел туда. Усевшись в уголок, я потребовал стакан вина и сигару и погрузился в размышления.

Я очень сожалел, что пообещал Депару зайти часа через два. Я знал, что Кези будет настаивать на дуэли, в особенности после того, как я расскажу про наше свидание. А между тем я теперь вполне убедился в нелепости этого намерения. Что мог он выиграть от поединка с подобным субъектом? Часы ему все равно не удастся этим вернуть, а дуэль с Депаром вряд ли принесет ему честь и славу.

Из того, что я только что видел и слышал, я вполне убедился, что противник Кези не джентльмен. Его неряшливый вид, его вульгарный тон и манеры, вся обстановка, среди которой он жил, а в особенности тот небрежно-хвастливый вид, с которым он отнесся к серьезному обвинению в краже, — все это привело меня к заключению, что Кези прав и что Депар — обыкновенный жулик.

Что же мог выиграть мой приятель, скрестив шпаги с таким человеком? Ничего.

Наоборот, он мог только проиграть от этой встречи. Несомненно, оно так и будет.

При этом мне пришла в голову очень неприятная мысль. Казалось, Депар нарочно подстроил все в свою пользу, и я только тут понял, какой мы ему дали козырь в руки. Положение совершенно изменилось. Теперь Депар ждал вызова, а Кези являлся стороной нападающей. Если француз примет вызов, в чем я теперь не сомневался, ввиду изменившихся обстоятельств, следовало сильно опасаться за результат дуэли. Право выбора оружия принадлежало ему, а он, без сомнения, изберет рапиры, и нам останется только подчиниться неумолимым правилам дуэльного кодекса.

Все эти соображения вызвали у меня серьезную тревогу за последствия этой истории, и я сильно пенял на себя за то, что позволил своему гневу одержать верх над осторожностью.

Отступать, однако, было поздно. Кем бы ни был противник Кези — шулером, мошенником, даже вором, но, согласно господствовавшим в Новом Орлеане взглядам, в особенности в те времена, к которым относится моя повесть, он все-таки мог рассчитывать, что к нему отнесутся как к порядочному человеку, раз он исполнил долг джентльмена и согласился на дуэль.

Мы уже зашли слишком далеко и были настолько скомпрометированы, что нам оставалось лишь одно: довести дело до конца.

У меня была одна надежда, что Депар окажется храбрым только на словах и в последний момент струсит. Но надежда эта была весьма слабая. Правда, он мало походил на порядочного человека, но подозревать его в трусости я не имел никаких оснований.

Я был так поглощен этими мыслями, что у меня совсем вылетела из головы встреча с молодым адвокатом. Обдумывая историю с Кези, я забыл про собственные дела и лишь теперь вспомнил о них.

Весь этот инцидент показался мне просто забавным недоразумением, и я с трудом удержался от смеха при воспоминании о нем. Но когда я подумал о том, что он грозит далеко не шуточными последствиями, у меня пропало всякое желание смеяться.

Быть может, в этот момент секундант де Отроша уже находится на пути в гостиницу, и я, вернувшись туда, узнаю, что мне придется вскоре не только играть роль секунданта моего приятеля, но также выступить и главным действующим лицом в другой дуэли, что являлось уже значительно более серьезным делом.

Быть может… Нет, не «быть может», а наверное. Теперь я уже не сомневался, что получу вызов.

Мысли мои все время вертелись вокруг неприятной дилеммы, перед которой мы очутились благодаря собственной неосторожности.

Мои личные дела внушали мне не так уж много опасений. Больше всего сожалел о том, что незаслуженно оскорбил незнакомого молодого человека, отличавшегося, по-видимому, крайней щепетильностью. Мои нападки, наверное, удивили его не меньше, чем меня — существование его двойника и необыкновенное сходство между обоими.

А сходство было на самом деле изумительное. Впрочем, оно было еще разительнее, когда Депар был хорошо одет, как при первой моей встрече с ним. К тому же, как я только теперь вспомнил, у него был шрам на щеке. Как я мог забыть об этом?

Что касается недоразумения с де Отрошем, у меня был один выход, простой и ясный: принести ему извинение без всяких оговорок. Я колебался только в выборе места и времени.

Пойти в гостиницу и там встретиться с его секундантом? Это был наиболее официальный способ действий, вполне согласный со всеми правилами дуэльного кодекса.

Но при этом необходимо было объяснить, как возникла вся эта странная путаница, а подобное объяснение я мог дать только де Отрошу лично.

Поэтому я решил, отбросив всякую официальность, пойти к моему противнику и положиться на его великодушие.

Допив вино и докурив сигару, я прямо из кафе направился на улицу Рояль.

К счастью, молодой адвокат оказался у себя в конторе. Кроме того, я, к моей великой радости, увидел, что поспел как раз вовремя. Очевидно, он еще не успел отправить мне вызов. Впрочем, я сразу догадался, что господин, которого я у него застал, — высокий, с чисто военной выправкой — уже получил на этот счет соответствующие инструкции. И он и де Отрош ожидали, по-видимому, всего, кроме моего появления.

Чтобы не надоесть читателю, я не стану передавать подробно наш разговор. Скажу только, что де Отрош, выслушав мое объяснение, отнесся ко мне как истинный джентльмен. Больше того, он из врага превратился в друга. Узнав, что я недавно приехал в город и не имею знакомых, он любезно пригласил меня к себе, и мы вскоре расстались, весело шутя по поводу оригинального начала нашего знакомства.

Я поспешно направился в гостиницу, так как история с Кези продолжала серьезно тревожить меня.

Как