где, по слухам, в подвале обитал призрак нациста. У него ещё было изрезанное лицо. Мы с друзьями залезли туда и думали, что дом пуст, — я шнырял вокруг него. Окно подвала, где, предположительно, и находился призрак, было закрыто занавеской и, когда я заглянул туда, занавеска дёрнулась, прямо перед моим лицом! Честное слово, у меня волосы встали дыбом! Потом мы узнали, что кто-то совсем недавно въехал в этот дом, подметал в подвале, и, наверное, задел занавеску рукояткой метлы.

Гоатли: Спорю, ты струхнул!

Маккаммон: Да ну?! Знаешь… но я переволновался, получив реальное доказательство, что в подвале обитает призрак нациста с изуродованным лицом!

Гоатли: Забавно. Конечно, каждый знал про какого-нибудь «демона».

Маккаммон: Да уж. Помню девочку, которая всегда выглядела так, будто в носу у неё козявки, а на верхней губе были капельки пота. В ней всегда было что-то омерзительное.

А ещё у меня был мотоцикл, в точности похожий на «Rocket» или, по крайней мере, я считал его похожим на «Rocket». В то время я ходил на «Большой побег» и посмотрел это кино неизвестно, сколько раз. Мне нравилась сцена со Стивом МакКуином на мотоцикле, и когда я возвращался из школы домой, то надевал куртку, садился на велосипед и разъезжал, словно… ну, понятно. Так что велосипед у меня был крутой.

Гоатли: Одна из моих любимых сцен — из немногих по-настоящему фэнтезийных эпизодов в книге. Она прекрасно выразила, что герои чувствовали в двенадцать лет, когда со школой было покончено, и они вместе с собаками отправились на поляну, и на спинах у них выросли крылья. Это было классно.

Маккаммон: Наверное, это один из моих любимых отрывков. Но, что интересно: он либо затрагивает тебя, либо нет. Как-то я беседовал с кем-то, кто сказал: «Не понимаю. Разве их матери не заметили, что у них порваны рубашки?». Поэтому либо это тебя коснулось, либо нет.

К тому же, по идее, это должно было значить, что у Кори имеется достаточно воображения — и эти парни его слушают — чтобы он мог их заговорить. Когда они прислушались к нему, он рассказал такую байку: «Теперь мы уже готовы! Теперь у нас есть крылья…». Значит, воображение у него развилось до такой степени, что его друзья с охотой поверили, что он возьмёт их в полёт. Что, разумеется, и делает рассказчик. Он увлекает свою аудиторию в полёт.

Гоатли: Это очень южная книга, что тоже мне невероятно понравилось. Я, хоть и вырос в Кентукки, отрицал, что родом с Юга. По счастью, у меня не особенно южный акцент. Но, когда я уехал в Юту и пожил на Западе, где всё действительно иное, то затосковал по Югу. Прочитав «Жизнь мальчишки», я вернулся в Кентукки и подумал: «О да, вот тот самый Юг, который я помню, который отличается от всех прочих мест».

Маккаммон: О да, он отличается. Когда я только начинал писать, то не желал быть писателем с Юга и не хотел, чтобы моя первая книга была южной. Видимо, этого и следовало ожидать: если ты родился на Юге и хочешь стать писателем, ты напишешь южную книгу. Ну, знаешь: все персонажи — южане и всё вокруг — южное, и женщины собираются на крыльце, а мужчины смотрят футбол или что-то подобное, и все прочие южные штампы. И я не желал такое писать. Думаю, мне потребовалось время на понимание, что я сумею это сделать, а не стану типичным южным писателем, который может писать лишь о Юге. Я намеренно какое-то время не брался за книгу о Юге и, думаю, первая южная книга, написанная мной — это «Неисповедимый путь».

Гоатли: Она всё ещё остаётся одной из моих любимых книг, и думаю, вот почему: это книга о Юге.

Маккаммон: Есть что-то этакое в густых диких зарослях, которые начинаются прямо у тебя за дверью.

Гоатли: У нас в Юте такого просто нет! Она вытесана в пустыне. Я не ценил зелень и неизбежную влажность, пока не лишился всего этого, переехав в Юту. И мне действительно их не хватает.

Маккаммон: Уверен, в каждой части страны есть огромное фольклорное наследие, но, по-видимому, на Юге это просто обыденность. Я очень рад, что сумел написать роман о Юге и, полагаю, неплохо потрудился.

Гоатли: Думаю, что в персонажах много истинного — герои «Жизни мальчишки» и «Неисповедимого пути» реалистичнее других, наверное, потому что ты лучше их обрисовал.

Маккаммон: Мне хотелось, чтобы «Жизнь мальчишки» была не только про убийство — я хотел, чтобы убийство служило каркасом — но, чтобы она была обо всём и обо всех. Я не работал по плану, а записывал всё, что приходило на ум. Всё, что я помещал туда, имело значение для развития истории. Так появилась уйма забавного, потому что, в сущности, я понятия не имел, куда меня занесёт. И путешествие оказалось великолепным.

Гоатли: Мне понравились трицератопсы. Это было круто. Напоминает трейлеры, которые с громадными змеями подъезжали к торговым центрам.

Маккаммон: Точно. Мне просто напрашивалось, что того парня на карнавале не волнует, что с ним происходит. Его мнение: всё паршиво, жизнь — дерьмо. И вот ему поручают такое чудесное существо, а он видит лишь бардак. Это было весьма забавно.

Гоатли: Ты можешь рассказать о «Жизни мальчишки» что-нибудь, чего ещё не рассказывал? И как насчёт развёрнутого ответа?

Маккаммон: Вот тебе развёрнутый ответ! Эээ, поразительно, что всё сложилось именно так. Знаешь, я работал над другой книгой, которая никак не складывалась. Такое со мной частенько случается: если не вкалывать по плану, то работа идёт, как вдруг… в январе я начал книгу и это был очевидный детектив о серии убийств в