войну»). Только в пяти стихотворениях нет ни описания, ни рассказа: это «Октябрь» (рассуждение), «Американцы удивляются» (вопрос и псевдоответ), «Лозунги-рифмы», «Первый из пяти», «Застрельщики» (вереница призывных восклицаний). Прошлое — линейно и раскрывается в повествовании, настоящее — мгновенный срез и раскрывается в описании; это противопоставление только естественно. Столь же естественно, что эти повествования о прошлом сосредоточиваются вокруг памятных дней революционного движения и откликаются на зачин «помню» (из шести «помню», «помни» за четырьмя следует повествовательная часть).

9

Техника повествования у Маяковского — это прежде всего расчленение цепи событий на ряд моментов и логически организованная подача каждого. В самом эпическом стихотворении, «Пролетарий… задуши войну!», 6 глав по этапам события (объявление войны, мобилизация, полет, бой, победа…), а внутри каждой — не столько хронологическая, сколько логическая последовательность картин (банкир — диктатор — министр — буржуй — рабочие…). Замечательна сжатость, достигаемая четким разделением обстановки и действия (глава «Мобилизация»):

«Смит и сын. / Самоговорящий ящик». // Ящик / министр / придвинул быстр. В раструб трубы, / в мембране говорящей, // сорок секунд / бубнил министр. /// Сотое авеню. / Отец семейства. // Дочь / играет / цепочкой на отце. // Записал / с граммофона / время и место. // Фармацевт — как фармацевт. /// Пять сортировщиков. / Вид водолаза. // Серых / масок / немигающий глаз — // уставили / в триста баллонов газа. // Блок / минуту / повизгивал лазя, // грузя / в кузова / «чумной газ». /// Клубы / Нью-Йорка / раскрылись в сроки, // раз / не разнился / от других разов. // Фармацевт / сиял, / убивши в покер // флеш-роялем — / четырех тузов.

Конечно, такая эффективность деталей объясняется точным расчетом на готовые читательские ассоциации (часы с цепочкой как обязательная примета карикатурного пузатого буржуя; «фармацевт» как законченный тип мещанина). На такие же сцены (подобные главам), между которыми время течет, а внутри которых выключается, распадаются «9 января» и «Две культуры» (шествие — расправа, гости — кухарка). В «Мае» и «Феврале» преобладает ощущение сдвигов времени от строфы к строфе (нарастание событий), в «Первых коммунарах» оно уже подменяется логикой (контрреволюция — расправа — садизм), в «Парижской коммуне» почти исчезает (нападение — расстрелы — каторга — тюрьмы). В «Десятилетней песне» хронология побед Красной армии совсем сливается в мифологизированной синхронии и оживает только в контрасте с картиной будущего, расчлененной уже совсем не хронологически (пехота — конница — авиация…).

10

Техника описания настоящего у Маяковского допускает различные степени четкой расчлененности. Так, в «МЮДе» выделяются борьба за рабочее дело «на международном фронте и на внутреннем фронте» (строфы 3–4 и 5–6). В заключительной части «Не юбилейте!» детализация дробнее: «и на Западе, и на Востоке, и на внутреннем фронте» (подробно — со строфы «Зорче глаз…», потом повторно и суммарно — в строфе «И как ни тушили огонь…»). Участки внутреннего фронта перечисляются в «Первомайском поздравлении» (беспризорщина — взятки — прогулы — растраты — и все недочеты), во «Вперед, комсомольцы» (по общежитиям — по бухгалтериям — по библиотекам — против брани, водки, бога), во «Всесоюзном походе» (против пьяных песен — дырявых домов — мусора — ругани — драки). Мы видим, что логика перечисления теряется довольно быстро. Так же хаотично перечисляются и приметы прошлого в «Короне и кепке» (трон — бразды — корона — орел…) и черты социального строя в «Было — есть» (царь — полиция — чиновники — священники — кулак — помещик — фабрикант), и черты революции в «Двух маях», и ужасы войны в «Долой!». Это как будто вереница иероглифов без всякой синтаксической связи, напоминающая ряды условных фигур в карикатурах того времени. Набор этих картинок, видимо, плохо укладывался в исчерпывающую логическую рубрикацию: в «Нашем новогодии» фигурируют темы «провинция» (но не «столица»), «деревня» (но не «завод»), «поэзия» (лишь с большой натяжкой сопоставляемая с «жизнью»); композиционно они симметризованы (см. выше), но логически — вряд ли. В «Октябрьском марше» можно выделить сложную и стройную композицию строф 2–8 (А-1, А-2, В-1, В-2, С, В, А) — «непрерывка, ускорение; промышленность, сельское хозяйство; партия; экономика; темп», — но трудно отделаться от впечатления, что это случайность.

Более ощутимо организуется материал описаний не статическими приемами (полнота перечисления), а динамическими (последовательность нарастания). Так, в «Долой шапки!» центральная часть (строфы 3–6) построена: «враг умен — в броне — в дредноутах и танках — и с газом!». В «XIV МЮДе»: «боевые ряды — защищайтесь — наступайте!». В «Парижской коммуне»: «мы помним — мы учимся — мы победим!». В «Двух культурах»: «наш труд — для себя — в нем все равны — в нем мы обновляемся — и правим». В «Разговоре с товарищем Лениным»: «мы делаем наше революционное дело — но рядом с хорошим есть еще и дурное — много мерзавцев — таких-то и таких-то — и с ними трудно». В последних примерах нарастание в собственном смысле слова даже почти отсутствует, но ощущение сцепленности логических звеньев, при котором каждое четверостишие опирается на предыдущее, остается. Это и придает стихотворениям ту связность, которая так плохо давалась Маяковскому при его обыкновении складывать текст из готовых строф-кирпичей. Но, по-видимому, такая организация была трудна, и у Маяковского она в меньшинстве: только пять описаний из 17.

11

Наконец, заключительная часть композиционной схемы — призыв или прославление. Прославление в узком смысле слова у Маяковского редко и тематически ограниченно: это «славься… Красная армия…» в «Десятилетней песне» и «Нашей Красной армии — слава!» в «Лозунгах-рифмах». К ним, может быть, можно добавить «Да здравствуют битвы! Долой прошения!» в финале «9 января», «Миру — мир! Война — войне!» в «Пролетарий… задуши войну» (тоже военная тема), «Война, война, война дворцам!» в первой части «Двух маев» («хижины» упоминались двумя строчками выше). Больше таких «готовых лозунгов» у Маяковского нет. Из лозунгов перефразированных можно отметить «Надо в одно человечество слиться всем, всем, всем!» — по смыслу первомайский («день международной солидарности рабочего класса»), но употребленный Маяковским в «Октябрьской песне»: показатель того, как быстро десемантизируются праздники и лозунги. Может быть, прямолинейная «слава!» избегается Маяковским после того, как еще в 1921 году он кончил «Последнюю страничку гражданской войны» словами «слава, слава, слава!» и начал следующее стихотворение, «О дряни», словами: «Слава, слава, слава героям! Впрочем, им довольно воздали дани…» и т. д. Ассоциации со старорежимным «славься, славься» вряд ли существенны: ведь в такой же мере Маяковский избегает и формулы «да здравствует!».

Самая употребительная