Эйба»[1409]. В сентябре 1864 года представитель делегации священников и врачей умолял Линкольна: «Ради всего святого, вмешайтесь!.. Мы знаем, что, если вы обратите внимание на эту проблему, вы сможете возобновить обмены. Игнорировать ее преступно». Местные республиканские лидеры предупреждали, что многие убежденные сторонники Союза «будут голосовать против президента, так как, по их мнению, сострадание к нескольким неграм, кстати также пленным, является истинной причиной отказа [от обменов]»[1410].

Линкольн действительно мог бы возобновить обмены, если бы предпочел забыть о бывших рабах, однако он не хотел поступиться этим принципом, так же как не хотел и отказываться от освобождения рабов как от условия мирных переговоров. 27 августа Бенджамин Батлер, назначенный особым агентом по обменам, прояснил позицию администрации в длинном письме на имя уполномоченного Конфедерации; письмо это широко освещалось в прессе. Правительство Соединенных Штатов готово возобновить практику обменов, писал Батлер, если правительство Конфедерации согласится обменивать все категории пленных. «Несправедливости и лишения, испытываемые нашими солдатами, — писал Батлер, бывший искусным в риторике, — вынуждают меня пойти на любой шаг, чтобы инициировать их обмен, кроме торговли честью и справедливостью правительства Соединенных Штатов, торжественно взявшего на себя обязательства перед его цветными солдатами. Сообразно нашим убеждениям и справедливости мы не можем отказаться от такой позиции»[1411].

Генерал Грант частным образом сформулировал и другой аргумент против обменов: они скорее усиливали врага, чем собственную армию. «Тяжело сознавать, что мы не обмениваем наших товарищей, томящихся в тюрьмах южан, — говорил он в августе 1864 года, — но это было бы негуманно по отношению к тем, кто сейчас сражается в наших рядах». Большинство обменянных южан, «здоровых, крепких и откормленных», какими сделали их федералы, стали бы «активными участниками сражений» с ними, тогда как «полуголодные, больные и изнуренные» узники-северяне никогда не смогут снова встать в строй. «Мы должны вести войну до полного истощения человеческих ресурсов Юга, а если мы начнем отпускать или обменивать пленников, то война превратится в войну на уничтожение»[1412].

Немало историков (в основном уроженцев южных штатов) указывают на замечания Гранта как на истинную причину отказа северян от обменов. Забота о правах чернокожих солдат здесь, по их словам, присутствовала лишь для отвода глаз. Соответственно, ответственность за ужасы Андерсонвилла и страдания пленных с обеих сторон лежит на избранной северянами тактике войны на истощение противника[1413]. Такая точка зрения является несостоятельной. Грант выразил свое мнение больше чем через год после того, как картель об обмене перестал действовать из-за проблемы пленных негров. Кроме того, Грант не приказывал прекратить обмены с целью истощения сил врага, и все свидетельствует в пользу того, что, если бы конфедераты согласились с предложенным Севером решением вопроса о бывших рабах, обмены бы возобновились. В октябре 1864 года генерал Ли предложил неофициальный обмен пленными после недавних сражений на линии Питерсберг — Ричмонд. Грант согласился, выдвинув условие, чтобы черные были освобождены «так же, как и белые». Если бы генералы достигли соглашения, это могло бы стать прецедентом для выхода из тупика, вследствие которого более сотни тысяч военнопленных томились в лагерях. Но Ли ответил: «Негры, принадлежащие нашим гражданам, не могут служить предметом обмена и не подразумевались в моем предложении». После этого Грант прекратил переписку словами, что так как его «правительство связано обещанием предоставить права всем сражающимся за него солдатам», то отказ Ли даровать такие права бывшим рабам вынуждает Гранта «отклонить предложение об обмене»[1414].

В январе 1865 года мятежники наконец сдались и предложили обменять «всех» пленных. Надеясь вскоре начать набор чернокожих в свою армию, Дэвис и Ли внезапно сочли политику янки не такой уж варварской. Соглашение об обменах было возобновлено, и в течение трех месяцев на свободу выходило по нескольку тысяч военнопленных в неделю, пока Аппоматокс не освободил всех[1415].

Очень немногие историки рискнут утверждать, что Конфедерация намеренно обращалась с пленными хуже, чем с животными. Скорее, стоит согласиться с мнением современников (причем, как южан, так и северян), что все дело было в нехватке ресурсов и серьезном ухудшении экономического положения Конфедерации. Южане не могли обеспечить пропитанием собственную армию и гражданское население, что уж тут говорить о пленных врагах! Конфедерация не могла снабдить палатками военных — как она могла предоставить их заключенным? Низкое качество кадров в администрации лагерей, отсутствие четкого планирования и эффективности также влияли на бедственное положение узников. Конфедераты, ожидавшие скорого возобновления обменов, не строили никаких долговременных планов. Ситуация в Андерсонвилле была обусловлена недостатком ресурсов и недальновидностью. Хотя на Юге было достаточно хлопка, там отсутствовала промышленность, способная превратить этот хлопок в брезент для палаток. На Юге было достаточно дерева для постройки бараков, но не хватало гвоздей, и никто в Андерсонвилле не озаботился заказать их в достаточном количестве. В этой части Джорджии было немного лесопилок, а те, что были, день и ночь работали для нужд железных дорог, где северяне жгли шпалы и подвижной состав. Пленники могли бы рубить себе хижины из сосен, в изобилии росших вокруг Андерсонвилла, но никто не подумал о топорах, а пожилые мужчины и подростки, охранявшие заключенных, не смогли бы предотвратить побеги во время ломки сучьев вручную.

Таким образом, пленники жарились на солнце и мокли под дождем. Пленные федералы в других лагерях также страдали от отсутствия крыши над головой, в отличие от северных тюрем, в каждой из которых были сооружены бараки (за исключением Пойнт-Лукаута в Мэриленде, где стояли палатки). В ходе войны многие южане высказывали возмущение по этому поводу. Описывая условия содержания в лагере Флоренс, одна жительница Южной Каролины говорила губернатору штата: «Если такое положение вещей сохранится, то о нас будут думать как о дикарях… Не стоит считать, что у меня какое-то сочувствие к янки, вовсе нет… но мое сердце еще не настолько очерствело, чтобы я, зная о страданиях людей, не пыталась ничего предпринять, хотя бы и ради янки». Молодая женщина из Джорджии выражала те же чувства после посещения Андерсонвилла: «Я боюсь, что Господь пошлет нам возмездие за то, что мы допускаем столь ужасные вещи. Если янки когда-нибудь дойдут до юго-западного края Джорджии… и увидят могилы, то спаси Бог нас и нашу землю!»[1416]

«Но в самом деле что мы можем сделать? — спрашивала она себя дальше. — Сами янки виноваты больше нас за то, что они не обменивают этих пленных, в то время как бедная, стонущая под их ударами Конфедерация не может содержать их, когда наши солдаты голодают на передовой». После войны в среде южан