Такова будет моя стратегия на ближайшие три дня. Маскировка недомогания. Подавление внутренней боли. Использование одежды как союзника в сражении с коварной болезнью.

Екатерине я разрешил развлекаться с друзьями. Именно от нее мне больше всего хотелось скрыть собственную слабость. Избавленная от необходимости сидеть рядом со мной, она не ограничилась разговорами с придворными франтами, поэтами и своими родственниками из Говардов, но также познакомилась с отпрысками шотландских и ирландских вождей. Согласно общему мнению этим юношам следовало временно остаться на придворной службе, дабы приобщиться к культуре и получить «приличное воспитание». А его им определенно не хватало. Громадный шотландский князек, чье лицо обильно усыпали веснушки, довольно дико смотрелся в многокрасочных шерстяных одеждах. Над его детородными органами игриво болталась отделанная мехом мошна. У ирландского принца была светлая, оттенка слоновой кости, кожа, а черты отличались женственной, извращенной красотой. Он умел играть на дикарского вида арфе, каковую решительно не хотел выпускать из рук. Впрочем, этот парень не умел танцевать, понятия не имел, как вести себя с иностранными послами или развлекать дам шутливой светской беседой.

Вчера вечером я показал себя во всей красе, исполнив сольный танец; никто не заподозрит, какая необходимость вынудила меня сегодня лениво сидеть среди самых степенных дам и придворных. Они уже достигли среднего возраста и оставили ветреные привычки молодости, находя удовольствие в умной беседе. К сожалению, в их кругу обсуждались лишь вопросы теологии, философии и политики.

Большей частью я разговаривал с дамами – молодой женой Брэндона Кэтрин, вдовой Латимер, леди Анной Герберт и Джоан Чампернаун. Эти благочестивые особы замечательно и ясно выражали свои мысли. И мне пришлось признать, что, как я и подозревал, молодежь нынче склонна оправдывать некоторые изыскания протестантов. Протестантизм, увлекательный и фундаментальный, был внове. Он привлекал своенравные натуры и пытливые умы. Углубившись в эти учения, можно было незаметно утонуть в океане ереси, однако наши милые дамы просто плескались на мелководье, опираясь на доступные женскому уму понятия.

«Как скучна, должно быть, женская доля, – думал я, поглядывая на своих собеседниц. – У женщин так мало занятий, которые могли бы украсить и разнообразить жизнь. Неудивительно, что им интересен протестантизм. Они ныряют в его неизведанные глубины, испытывая возбуждение, обычно непозволительное для женского пола».

– Что ж, мадам, – сказал я, обращаясь к вдове Латимера, Екатерине Парр, – я очень рад, что вы смогли приехать на праздники.

– Благодарю, ваше величество, за то, что вы пригласили меня, – склонив голову, ответила она.

Значит, «деликатный вопрос» улажен цивилизованным путем. Ее покойный муж, старый лорд Латимер, был из северян. Он слыл консервативным католиком, сторонником мятежных «паломников». Приглашение на Рождество, отправленное его вдове, означало, что я не причисляю их род к опальным изменникам.

Мадам Парр невольно привлекла мое внимание. Ее аккуратно уложенные золотисто-рыжие волосы покрывала простая черная шапочка, а линию лба украшал четко выраженный вдовий пик (весьма уместно!), какого мне еще не приходилось видеть. Но розовощекое, красивое и жизнерадостное лицо вдовы совершенно противоречило аскетическому настрою ее ума. Ей не исполнилось еще и тридцати лет. Почему-то считается, что женам передается бремя возраста их мужей, и один тот факт, что вдова Латимер успела потерять двух супругов, казалось, накладывал на нее (по мнению окружающих) определенный отпечаток, делая ее значительно старше своих лет. Разумеется, на самом деле она не выглядела старой. Потом, услышав отрывок ее беседы с Кэтрин Брэндон, я понял причины возможного заблуждения.

– …но как наш Спаситель в дни Страстей Христовых был вынужден ограничить прощение ближайшим кругом… то есть Он, несомненно, простил злодея, распятого на соседнем кресте. Он простил палачей, что делили Его одежды, бросая жребий… Ведь говорил Иисус: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают»[124]. Он не упомянул Пилата и Каиафу, хотя, конечно, в душе простил и их…

Неужели она считает такой разговор праздничным? Какие же темы ее волнуют в обычное время?

– Леди Латимер, вы сегодня излишне серьезны, – пожурил я ее. – Безусловно, отмечая рождение Младенца, явленного людям как дар Божий, не следует предаваться печали о грядущем предательстве и распятии Христа.

В ее темных глазах загорелся огонек живой заинтересованности. Значит, именно теология способна воспламенить ее чувства.

– Ах, простите, ваше величество! Но для меня все едино – и Его совершенство, и таинство Его рождения. Языческие короли принесли золото, ладан и мирру – печальные предвестники будущей смерти и погребения Господа. «Мария сохраняла все слова эти, слагая в сердце Своем»[125]. Она берегла их в душе, но не возрадовалась, не запела; нет, ее опечалили принесенные Дары. Я частенько размышляю, – произнесла леди Парр с той же мечтательностью во взоре, с какой Калпепер разглядывал дорогую бархатную ткань, – что могла сделать с ними Мария…

Я заметил, что она не называла Марию Богоматерью или Мадонной.

– …Может, она спрятала приношения волхвов в сундуке с бельем и, закончив повседневные труды и ожидая возвращения с работы Иосифа, поглядывала на них изредка? Касалась ли она Святых Даров, вновь и вновь постигая их чудотворные силы, снизошло ли на нее прозрение?

Вдова Латимер оказалась самой смелой мечтательницей, с какой меня сводила жизнь, но ее отвага распространялась лишь на незримые и неведомые сущности.

– Она наверняка продала золото и драгоценные смолы, дабы оплатить путешествие в Египет, – с практичным видом заявила Елизавета.

Боже, как попала принцесса в общество философствующих матрон? Что могло заинтересовать девочку в их беседах? Может, ей не хватает материнской ласки?

– Во-первых, золото тяжело таскать с собой, а экзотические ароматные смолы могли привлечь излишнее внимание, – рассудительно продолжила моя дочь. – Однако продажа их в Вифлееме могла бы насторожить Ирода. Скорее всего, их сбыли уже в Египте. И искушенные египтяне, вероятно, по достоинству оценили эти сокровища.

Внимательно выслушав ее, дамы кивнули.

– А девочка права. По-моему, в Святом Семействе рассуждали так же, как и в любом простом доме, – заявила леди Герберт, рассмеявшись, и с простодушием взглянула на вдову. – Не будете ли вы так любезны проверить мои переводы Притчей Соломоновых, если у вас найдется немного свободного времени? Я пыталась переложить их на греческий язык.

Польщенная вдова кивнула в ответ.

Герцогиня, жена Чарлза Брэндона, достала миниатюрный молитвенник.

– Я нахожу, что это весьма полезное чтение, – заметила она.

Остальные собеседницы тут же склонили голову над книжицей, словно курицы на птичьем дворе, увидевшие свежее пшено. Я мысленно проклял больную ногу, которая вынуждала меня торчать в обществе этих наседок, кудахчущих с благочестием послушниц.

– Акх! Фот и ви, дитя моя! – раздалось