Шелест платья и брызги слюны возвестили о приближении Анны, принцессы Клевской.

– Und Генрих! – добавила она с искренней радостью.

Перед нами возникла величественная ломовая лошадь в поблескивающем наряде из желтого атласа. Она распространяла особые, присущие только ей флюиды благодушия и здоровья. Если честно, я тоже обрадовался Анне (и сам этому поразился). Поднявшись медленно и величественно (из уважения к Миледи Ноге), я радушно приветствовал ее.

– Дорогая сестра!

Мы сердечно обнялись. В объятиях ее сильных рук я едва не лишился равновесия.

– Не желаете ли присоединиться к нашей беседе?

Она схватила скамеечку (на которой обычно сидят пажи) и ловко уселась на нее. Я надеялся, что присутствие иноземной принцессы приятно изменит печальный молитвенный настрой, но, к моему удивлению, она поддержала дам, и оказалось, что ей известны не только многочисленные переводы и варианты молитв, но даже печатные экземпляры проповедей, каковые изучались в благочестивых гостиных. Елизавета, оживленная и радостная, устроилась рядом с ней. Видно, она полюбила Анну. Как же разумно я поступил, пожаловав ей титул королевской сестры.

День прошел в степенном и дружелюбном общении, и теперь мне осталось выдержать еще два приема. Вечером доктор Баттс зашел ко мне, чтобы повторить вчерашнюю процедуру. К моему разочарованию, нога выглядела ничуть не лучше. Выдав очередную дозу лекарства, он отправил меня в кровать с наступлением того вечернего часа, что уже считался приемлемым для отхода ко сну.

99

Следующий день промелькнул незаметно, все готовились к завершению рождественских праздников – пиршеству и карнавальному балу Двенадцатой ночи. Лорды и леди встали в то утро поздно, дабы сберечь силы для грядущего веселья. Потом началась примерка костюмов. Пришлось поломать голову над тем, как приладить разнообразные аксессуары (к примеру, закрепить на голове оленьи рога, с особыми предосторожностями привезенные из Йоркшира). Ввиду скорого разъезда по домам нужно было посетить конюшни и проверить, в порядке ли упряжь и повозки.

Дабы удовлетворить аппетиты огромного общества, искусные кондитеры с неистовым рвением выпекали праздничные пироги с запрятанными в начинку бобами. Последние репетиции проводили струнники, клавишники и дудочники – они нынче до упаду будут играть танцевальную музыку, причем каждый музыкант мог предложить к исполнению любимое или собственное сочинение. Нам предстояло послушать творения сочинителей Оксфордшира, Котсуолда, Восточной Англии, Уэльса и даже Шотландии (если удастся уговорить юного лэрда исполнить их, отказавшись на время от заигрывания с молодыми дамами). Ах, как волнительно ожидание Двенадцатой ночи!

Вся эта бурная деятельность была хорошо налажена, что избавляло меня от необходимости тщательной проверки. Король мог заняться своими делами! Я намеренно оттягивал вручение Екатерине рождественского подарка. Покровы с этой тайны падут в самый волнующий момент Святок – в кульминацию Двенадцатой ночи, ровно в полночь, когда все снимут маски.

Какой же костюм выбрать? Я решил, что буду представлять одного из трех восточных царей – Валтасара. Он казался мне самым загадочным из волхвов, наименее известным. Это давало свободу моей фантазии, и я придумал затейливый наряд: экзотический головной убор, кованую серебряную маску и длинный плащ из серебряной парчи. За мной на поводу пойдет верблюд. Для этого сшили «шкуру» из коричневого бархата, набили шерстью два «горба», для конечностей соорудили верблюжью «обувку», а для оживления корабля пустыни понадобилась помощь двух человек. Переднюю половину будет изображать Калпепер, а заднюю – Эдмунд Лейси. Одиннадцатый день праздников они провели в репетициях, расхаживая взад-вперед по Большому залу и привыкая к сложной роли, чтобы не опозориться, разъединившись посреди зала в самый торжественный момент.

В этому году Уиллу удалось уклониться от шутовских обязанностей, и он изобретал для себя костюм, как любой другой участник карнавала.

– Тебе нужна передышка, – сообщил я ему. – Поэтому нынче ты присоединишься к моим гостям. Они и так брызжут весельем и готовы смеяться по любому поводу. Жаль тратить на них остроумие первоклассного мастера комедии. Кроме того, для развлекательных представлений я нанял обученных акробатов и лицедеев. Да, на сегодняшнем пиршестве ты будешь сидеть за королевским столом. И не спорь, я приказываю тебе!

Он рассмеялся… или то был надрывный, нервный смешок?

– Что? Рядом с тобой и принцессами, у которых отняли право наследования? Неужели я теперь тоже принадлежу к компании обобранных? Ты вправду надумал лишить меня милостей?

– Мы все будем не в лучшем положении, – вырвалось у меня, и про себя я продолжил: «Король, к примеру, из-за проклятой болезни». – У каждого из нас есть свои изъяны, тем не менее мы должны великолепно сыграть наши роли. И я надеюсь, ты окажешь мне честь, присоединившись к нам.

Его лицо просветлело; он был мгновенно обезоружен и с благодарностью принял изъявление моей привязанности.

– Я тоже надеюсь, что буду иметь честь… – тихо вымолвил он.

Мы не виделись с Екатериной с того самого вечера, когда у меня разболелась нога, и я даже радовался, что она, не докучая мне, развлекается с гостями. Участвуя в разнообразных играх, она веселилась гораздо больше моих дочерей, и я пришел к заключению, что желание играть зависит от характера, а не от возраста. Брэндон по-прежнему наслаждался любыми забавами молодости, а ему уже перевалило за полвека. А его жену Кэтрин игры не привлекали, хотя она была лет на тридцать пять моложе.

Все шло как по писаному. В тот вечер каждый скромно поужинал в своих покоях, поскольку слуги уже готовили Большой зал к завтрашнему празднеству, украшая его венками и гирляндами. И я с удовольствием подкрепился приправленной корицей овсянкой и ароматным элем с простым черным хлебом, а затем рано отправился спать, исключительно под предлогом необходимости дополнительного отдыха перед завтрашней бессонной ночью.

Доктор Баттс осмотрел мою ногу. Лучше не стало, но он заявил, что отсутствие ухудшений само по себе является хорошим признаком. Его слова порадовали меня. И я решил, что могу немного потанцевать на карнавале.

Мне понадобился целый час, чтобы облачиться в карнавальный костюм, настолько затейливыми и хрупкими были его шнуровки, кружева и прочие экзотические детали. Тонкая, почти как бумага, серебряная маска требовала особо деликатного обращения. Калпепер и Лейси с занудным ворчаньем влезли в «шкуру» верблюда. Более всего их расстраивало то, что в этом облачении было жарко, как под палящим солнцем Сахары, впрочем для утешения они нацепили на пояса фляжки вина и мешочки с угощениями, которые, надо думать, опустеют задолго до конца маскарада.

– Вы должны вжиться в роль, а верблюд способен прожить много дней без воды и пищи, – заметил я.

Их нытье не понравилось мне. От него попахивало вырожденческой слабостью. Мы, англичане,