навестил банкира Салидо, Перильо совершил первое свое покушение на его жизнь.

— Салидо, говорите вы? А в каком городе это случилось?

— В Буэнос-Айресе.

— Значит, вы с ним знакомы?

— Да, и он — милейший человек, — сказал доктор. — Я был ему представлен и пользовался его гостеприимством, пока находился в Буэнос-Айресе.

— И долго вы жили под крышей его дома?

— Нет, несколько недель.

— А вам не приходилось слышать, чтобы сеньор Салидо упоминал когда-нибудь мое имя? — взволнованно спросил Энгельгардт.

— Постойте, постойте, когда вы сказали, что ваше имя — Энгельгардт, у меня появилось ощущение, что я его уже где-то слышал…

— Но вы могли слышать его и в Германии. У нас на родине полно Энгельгардтов.

— Нет, нет, это было определенно в Аргентине, но где точно, не могу вспомнить. Фриц, а ты не припомнишь ли, дружище, где мы могли слышать фамилию Энгельгардт?

— Энгель… Энгель… — задумчиво пробормотал, глядя себе под ноги, Фриц. — А, вспомнил, вспомнил! Вы жили в Лиме, и у вас было свое дело. Вы случайно не владелец банка?

— Да, я жил в Лиме и до самого последнего времени владел одним из самых крупных банков в столице Перу.

— У вас супруга, так?

— Так.

— И два сына?

— И это верно.

— Один из них гостил недавно у банкира Салидо в Буэнос-Айресе?

— И это верно.

— Все так, как я и думал! Мы не могли сразу вспомнить, где слышали эту славную фамилию, потому что мальчика называли только по имени — Антон. Доктор, что вы на это скажете, вот до чего мир тесен: герр Энгельгардт — не кто иной, как родной папа нашего юного героя Антона.

Доктор, открыв от удивления рот, переводил взгляд с Фрица на Энгельгардта, с Энгельгардта на Фрица, не в силах вымолвить ни слова… Наконец, покачав отрицательно головой, сказал:

— Нет, Фриц, здесь скорее всего какое-то недоразумение или совпадение. Отец того Антона Энгельгардта, которого знаем мы, действительно банкир, но я бы не стал отождествлять его с герром Энгельгардтом, которого мы видим в данный момент перед собой.

— Почему же?

— Потому что тот человек, насколько мне известно, вовсе не собирался продавать свое дело и отправляться в путешествие через Анды.

— Нет, нет, я уверен, что никакого недоразумения тут нет, — с горячностью запротестовал Фриц, а герр Энгельгардт утвердительно закивал головой в подтверждение этих его слов.

Но это не убедило доктора Моргенштерна, даже наоборот: его сомнение перешло в подозрительность, и, прищурив глаза на манер этакого проницательного сыщика, с видом превосходства над всеми окружающими он произнес:

— Не думаю, чтобы отец нашего Антона, зная, что его сын, по-латыни «пуэр» или «филиус», вот-вот прибудет домой, отправился в подобное путешествие.

— Как? — спросил Энгельгардт ошарашенно. — Антон собирался вернуться домой?

— Да, и не только собирался, но и отправился в путь к дому.

— Мой сын? Нет, тут что-то действительно не так, возможно, вы правы, речь идет о другом Антоне Энгельгардте. Но как же это?.. Второй банкир по фамилии Салидо, может, и существует в природе, я не могу этого знать, но в Буэнос-Айресе второго такого человека точно нет…

— Вот именно.

— Так что тут не может быть никаких сомнений, — уверенно заявил Энгельгардт, — поскольку сеньор Салидо — дядя именно того юноши, который вам знаком, следовательно, это все-таки мой сын, и никто иной.

— Но почему вы тогда уехали из Лимы? Почему не остались ждать сына дома? Вам же было хорошо известно о том, что Антон покинул Буэнос-Айрес и направляется домой через Анды! — не унимался доктор Моргенштерн.

— Я знал, что у него было такое намерение, но о том, что он выехал, — не знал. А перед тем, как выехать из Лимы, я послал сеньору Салидо телеграмму, в которой просил его задержать Антона.

— События иногда, знаете ли, опережают самые срочные депеши, — ответил сочувственным тоном доктор, которому, вероятно, надоело наконец разыгрывать из себя сыщика. — Очевидно, телеграмма пришла тогда, когда Антона уже не было в Буэнос-Айресе. Но в таком случае мне непонятно другое: почему банкир Салидо не телеграфировал вам немедленно об этом в Лиму?

— Да это-то как раз понятно… Кто может поручиться за своевременную доставку телеграмм во время войны.

— Бог мой! Какой войны?

— Как это какой? Между Чили и Перу. А вы что же, ничего не слышали об этом?

— Абсолютно! От вас впервые слышим.

— Странно! Должно быть, вы пребывали последние дни на Луне…

— Нет, мы были в глубине Гран-Чако, а это почти то же самое, что на Луне. Новости туда доходят не скоро.

— Дело в том, что все коммуникации, связывающие Перу с Аргентиной, проходят через территорию Чили. Моя телеграмма сеньору Салидо в Буэнос-Айрес была отправлена еще до начала военных действий и оказалась, как я теперь прекрасно понимаю, одной из последних депеш, прошедших по каналам связи нормально. А ответная телеграмма, которую, я нисколько не сомневаюсь, Салидо мне отправил, пришлась как раз на момент военной заварухи, вот почему она и не дошла. Так… Наконец-то все. стало понятно. Бог мой, а я-то до сих пор пребывал в уверенности, что Антон находится в доме своего дяди в полной безопасности!

Пока шел этот волнующий всех разговор, трое немцев даже не заметили, как немного отстали от остальных. После всего, что уже было сказано, разговор продолжили Энгельгардт и Фриц, причем обмен вопросами, ответами и репликами шел в молниеносном стиле, почти без пауз, доктор Моргенштерн же тем временем погрузился в свои мысли.

— Ну и дела! — воскликнул Фриц. — Война между Перу и Чили, потерявшаяся телеграмма, а вы и Антон оба в Андах, но не вместе! Ах ты, Господи, ну почему вам не сиделось в Лиме, зачем вы продали свое дело?

— Обстоятельства, мой друг, бывают властителями наших желаний часто помимо нашей воли. Эта война грозила мне потерей всего моего состояния, не только дела, но и дома и всего остального, чем я владею, так что из двух зол я выбрал меньшее. Мы фактически бежали из Лимы. Жену с младшим сыном я отправил в Германию морем, благо нашелся у меня хороший знакомый, даже, можно сказать, друг — капитан одного недавно спущенного на воду судна, а сам отправился в горы. Кто бы мог подумать, что все так получится, Бог мой! Где теперь мой мальчик? Какие люди его окружают? Жив ли он? Я в отчаянии!

Фриц положил руку на плечо Энгельгардту и сказал, постаравшись придать своему тону выражение спокойной уверенности в том, что все еще будет хорошо:

— Успокойтесь! Вспомните, что за человек сеньор Салидо. Ну, конечно же,