картинами детства. Поэтому том «Донских рассказов» и два тома «Тихого Дона» сочетаемы: там слышны одни и те же голоса, видна общая палитра.

Но в 1935 году сам Шолохов уже другой. И четвёртый том «Тихого Дона» отличается от первого, он куда ближе по многим интонациям к «Поднятой целине» и совсем далёк от «Донских рассказов».

В свою очередь яростная энергия уже не юноши, а молодого, хоть и битого жизнью мужика роднит первую книгу «Поднятой целины» и «Они сражались за Родину».

А спустя 20 лет, в 1950-е, перед нами уже третий писатель, и он пишет «Судьбу человека», которая являет Шолохова закатного, уже не повышающего голос – перед нами словно бы поздний Пушкин, поздний Лермонтов, поздний Есенин.

А потом он замолкает – не как Рембо, а, скорее, как Блок. Просто это не три неполных последних блоковских года, а тридцать неполных шолоховских лет.

Прежние слова ушли, а новые, пожалуй, оказались и не нужны больше.

Человек сидел на берегу жизни, видя себя прежнего в далёкой дымке и почти не узнавая.

Наделять позднего Шолохова необходимостью сочинять что-нибудь подобное «Тихому Дону» – это как вернуть поэта в юность.

Почему же Тихонов не написал в 1970-е ещё одну «Брагу»? Как же Блок не захотел продолжить свой цикл о Прекрасной Даме? Отчего же поздний Есенин не писал более религиозной лирики, а с огромной поэмой «Гуляй-поле» не справился и черновики её сжёг?..

Это слишком рациональные вопросы. Перед нами снова те вещи, которые надо понимать, не уча.

Впрочем, разговор о поэзии вовсе не отменяет того, что и в русской классической прозе шолоховский случай есть с чем сравнить.

* * *

Существует известная аберрация представлений о классиках: людям кажется, что классики – они с бородами. В лучшем случае – пожилые.

Гоголь представляется нам рано стареющим человеком явно за 50. Но он в 20 лет опубликовал «Вечер накануне Ивана Купала». В то же время были начаты или написаны «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь». К 26 годам он написал повести «Старосветские помещики» и «Вий».

С 20 до 25 лет Гоголь уже был в полном смысле слова гений.

Крупнейшая его вещь – «Тарас Бульба» – в первом варианте была опубликована им… в 26 лет. Гоголь ни одного сражения своими глазами вообще не видел и в казачьей среде, которую описывал, не рос. Но надо же, написал.

«Мёртвые души» он задумал в 26, а в 32 издал первый том. И это одна из вершин мировой литературы.

Лев Толстой чаще всего изображается с огромной бородой. Но он начал писать великую повесть «Детство» в 22 года и в 24 её закончил. Как Шолохов первый том «Тихого Дона»: у него там тоже своё детство, просто хорошо спрятанное в других героях.

И Толстой в 24 года был отнесён критикой к числу литературных корифеев. В 26 лет им были начаты «Севастопольские рассказы», в 27 – опубликованы. В те же 26 он начал великую повесть «Казаки» и в 35 закончил. В 37 лет начал публиковать первые фрагменты «Войны и мира», а в 39 – закончил основную часть эпопеи. Не было у него никакой бороды, когда он сочинял большую часть принёсших ему мировую славу вещей. Он сначала совсем молодой человек был, а потом – зрелый. Но не старик совсем! А когда стал стариком – расхотел прозу писать.

О Шолохове сплошь и рядом судят люди, которые всерьёз убеждены, что писатели – это такие люди, которые, если умеют, то пишут и пишут. Если один роман написал – то чего ж ещё три не написать?

Вон написал же Лев Толстой 90 томов.

Но дело в том, что Толстой, даром что 90 томов написал, сочинил только три больших романа – «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение». Три! А не 90. И даже не 10.

Гоголь вообще автор только одного романа. «Мёртвые души», и то неоконченного. И вообще не очень понятно, писал ли он что-то последние десять лет или только жёг. Означает ли, что Гоголь ничем не подтвердил взятую в начале жизни высоту? Чего он бросил писать-то? Сочинял бы да сочинял себе. Если в начале получилось – чего потом перестало?

* * *

Если на минуту принять на веру антишолоховские версии, сама литературная судьба Шолохова выглядит несколько, что ли, анекдотично.

Нашёл он подсумок в годы Гражданской, ну ладно.

Держал его под кроватью.

Потом думает: а напишу-ка я «Донские рассказы».

И пишет за два года – два с лишним десятка сильнейших текстов.

И становится знаменит и узнаваем.

Потом думает: ой, у меня ж подсумок был, зачем я сам пишу? Могу ж и не писать вовсе.

Извлёк подсумок, переписал два с половиной тома сразу, запоем. За два года. Мог бы и побыстрее, но он заранее знал: спешка тут ни к чему. Два года – самый раз.

В первые писатели страны выбился на третий год. И стал жить-поживать. Потом вдруг вспомнил: ой, я же сам умею писать, я ж рассказы когда-то сочинял. И в 1930 году садится за «Поднятую целину».

Пишет её за полтора года.

И потом снова ещё десять лет ничего не делает.

На самом деле, как мы помним, он в эти десять лет третью книгу «Тихого Дона» доделывал и четвёртую целиком написал. Но это в нашей скучной версии. А у антишолоховедов готовый роман всё десятилетие в подсумке лежал.

Тут, правда, сразу и не поймёшь, зачем Шолохов его прятал так долго. Ну, год подержал бы, ну, два, как в прошлый раз. Нет, теперь целых десять лет решил его никому не показывать.

Характер!

Может, ленился переписывать из подсумка своим почерком. Всё это время в потолок смотрел, изображал занятость. Вернее, под смертью ходил, и товарищей тащил на волю из тюрем.

Когда творческая пауза слишком затянулась, всё-таки снова подсумком воспользовался. Срисовал оттуда четвёртый том.

И вот на 15-й год кончился его подсумок.

Другой бы отчаялся, но тут Шолохов в который раз вспомнил: ой, точно, я ж сам когда-то писал. И начал сочинять «Они сражались за Родину».

Так и работал. Раз в пять, а то и в десять лет напишет что-нибудь, а потом чужим добром пользуется. Ночью, бывало, включит свет и для жены изображает, что «Тихий Дон» пишет. А сам то крестики рисует, то нолики. То крестики, то нолики.

То чёртика с хвостиком.

Мог так по триста страниц за ночь изрисовать.

Жена иной раз зайдёт, скажет: «Миша, поспал бы».

Ни за что. Упрямый был в своей забаве.

А утром, невыспавшийся, принимает ходоков и просителей.

…И ведь есть люди, что верят такой чепухе.

* * *

Странно, что авторам версий не пришла в голову чуть более простая мысль: что офицер с подсумком был