Пин-эр молча вытащила из шкафа все, что там было.

– Сестра Пин-эр, идемте скорее! – с криком вбежала в комнату Сяо-хун. – Госпоже плохо!

Позабыв о Цзя Ляне, девушка поспешила в комнату Фын-цзе. Глядя, как Фын-цзе, задыхаясь, хватает руками воздух, Пин-эр подбежала к ней, обняла и громко зарыдала.

Цзя Лянь тоже вошел.

– Ох, совсем меня хотят извести! – крикнул он с досадой и заплакал.

– Второй господин, вас зовут! – сказала ему Фын-эр.

Цзя Ляню пришлось выйти.

Между тем Фын-цзе становилось все хуже и хуже, Фын-эр и другие служанки громко рыдали. Услышав вопли, Цяо-цзе тоже прибежала.

Бабушка Лю подошла к кану и, помянув Будду, произнесла заговор, после чего Фын-цзе почувствовала некоторое облегчение.

Вскоре пришла встревоженная госпожа Ван, которая от девочки-служанки узнала, что Фын-цзе плохо. Но теперь Фын-цзе стало немного легче, и она успокоилась.

– Бабушка Лю, как поживаешь? – спросила госпожа Ван, заметив старуху. – Когда ты пришла?

Бабушка Лю справилась о ее здоровье, а затем повела речь о болезни Фын-цзе. Казалось, разговорам ее не будет конца.

В это время вошла Цай-юнь.

– Госпожа, вас зовет господин Цзя Чжэн!

Госпожа Ван сделала Пин-эр несколько указаний и удалилась.

Фын-цзе после небольшого обморока сделалось легче. Придя в себя и увидев, что бабушка Лю здесь, она подумала, что старуха своими молитвами спасла ее, и поэтому, отпустив Фын-эр и других служанок, она пригласила бабушку Лю сесть рядом с собою и стала жаловаться, что у нее неспокойно на душе и ей все время чудятся привидения.

– У нас в деревне в таких случаях всегда молятся бодисатвам, – сказала бабушка Лю.

– Помолись за меня, – проговорила Фын-цзе. – Если нужны деньги на жертвоприношения, я дам!

Она сняла с руки золотой браслет и протянула его старушке.

– Не надо, не надо, госпожа! – запротестовала бабушка Лю. – У нас в деревне принято в таких случаях давать обет, и если больной поправляется, тогда тратят на жертвоприношения несколько сот медных монет, и все. Зачем такие дорогие вещи? Если я буду молиться за вас, мне только придется дать обет, а когда вы поправитесь, сами приедете и устроите жертвоприношение за свой счет!

Фын-цзе понимала, что бабушка Лю говорит от чистого сердца, и не стала настаивать.

– Бабушка, свою судьбу я вручаю тебе! – сказала она, убирая браслет. – Моя Цяо-цзе тоже несчастна, поэтому ее я отдаю на твое попечение!

– В таком случае я сейчас же иду молиться, – заявила бабушка Лю. – Время еще раннее, и я думаю, что успею выйти из города до закрытия ворот. А когда вы поправитесь, я приду просить вас оплатить обет, который я дам!

Фын-цзе была так напугана привидениями, которые все время мерещились ей, что никак не могла дождаться, пока бабушка Лю уйдет выполнить свое обещание.

– Если ты для меня постараешься, я буду спать спокойно, – говорила Фын-цзе, – и буду тебе за это очень признательна. А твоя внучка пусть пока живет у нас!

– Она деревенская девочка, – возразила бабушка Лю, – и неотесанна! Лучше я заберу ее!

– Какая же ты подозрительная! – упрекнула старуху Фын-цзе. – Чего боишься – ведь мы родственники! Хотя мы обеднели, но прокормить лишнего человека еще можем!

Неподдельная искренность, с которой все это сказала Фын-цзе, тронула бабушку Лю, и она согласилась, с радостью подумав, что если Цин-эр несколько дней поживет здесь, дома на нее не придется расходоваться. Она только опасалась, что Цин-эр не захочет остаться, и решила спросить об этом девочку.

Но девочка успела подружиться с Цяо-цзе, и Цяо-цзе тоже упрашивала ее остаться, поэтому Цин-эр охотно согласилась. Бабушка Лю сделала ей несколько наставлений, а затем попрощалась с Пин-эр и поспешила за город. Но это уже не столь важно.

Надо сказать, что «кумирня Бирюзовой решетки» находилась на земле, принадлежавшей семье Цзя. Когда, готовясь к приезду Гуй-фэй, сооружали «сад Роскошных зрелищ», кумирня оказалась в его пределах, но деньги на содержание монахинь семья Цзя никогда не давала. Когда была похищена Мяо-юй, монахини заявили об этом властям. Они не уходили из кумирни, так как ожидали ответа властей, да и нельзя было бросить кумирню, которая являлась собственностью Мяо-юй. Они только сразу сообщили во дворец Жунго о случившемся.

Во дворце Жунго похищение Мяо-юй сочли за мелочь и даже не стали докладывать об этом Цзя Чжэну, ибо у того было достаточно хлопот и беспокойств после похорон матушки Цзя. Лишь одна Си-чунь, вспоминая о Мяо-юй, ни днем, ни ночью не знала покоя.

Постепенно и до ушей Бао-юя дошел слух:

– Разбойники увезли Мяо-юй!..

– У этой Мяо-юй дрогнуло сердце, – говорили люди, – она сбежала с каким-то мужчиной.

«Ее, наверное, похитили, – думал опечаленный Бао-юй. – Но у нее твердый характер, и она скорее умрет, чем стерпит позор!»

Местопребывание Мяо-юй до сих пор так и не было обнаружено, чем Бао-юй был особенно обеспокоен. Каждый день он вздыхал и приговаривал:

– Она называла себя человеком, «стоящим вне порога» мирской суеты! И как могло случиться, что ее постигла такая злая судьба?!

«Как весело и шумно бывало у нас в саду! – думал он. – Потом вышла замуж Ин-чунь, некоторые сестры умерли, другие тоже вышли замуж, но я был уверен, что никакая грязь не коснется Мяо-юй. Кто бы мог представить себе, что ее судьба окажется еще более странной, чем у сестрицы Линь Дай-юй?!»

Одна мысль влекла за собой другую, и Бао-юй вспомнил слова Чжуан-цзы:

«Небытие беспредельно, а жизнь человеческая скоротечна, она проносится как ветер, улетает словно облако!»

На глаза Бао-юя навернулись слезы, и он не заметил, как зарыдал. Си-жэнь и другие подумали, что к нему возвращается безумие, и стали ласковыми словами успокаивать его.

Бао-чай не понимала, что происходит с Бао-юем, и пыталась вразумлять его. Но ее слова не действовали, Бао-юй оставался подавленным, и душа его пребывала в смятении.

Тогда Бао-чай стала выведывать у мужа, что с ним, и ей удалось выяснить, что причиной его расстройства является похищение Мяо-юй. Видя, что Бао-юй сильно расстроен, она попыталась отвлечь его от грустных мыслей.

– Цзя Лань сейчас в школу не ходит, – говорила она, – но каждую свободную минуту усердно занимается. Ведь он только правнук старой госпожи! А на тебя старая госпожа всегда надеялась, отец дни и ночи о тебе беспокоится, а ты этого не замечаешь и хочешь погубить себя! Зачем же нам заботиться о тебе?!

Бао-юй сразу даже не нашелся, что возразить жене, долго думал, а затем проговорил:

– Какое мне дело до того, кто чем занимается?! Мне тяжело при мысли, что счастье нашего рода иссякло!

– Опять ты