Но жизнь показала, что все претензии, предъявлявшиеся Наджибулле, отпали сами собой. Он оказался настоящим патриотом и прекрасным государственным деятелем. Наджибулла по природе был масштабным и талантливым человеком, поэтому впитывал в себя все необходимое с первого захода. Вот почему он приглянулся и всем нам. В то же время я понимал, что с приходом Наджибуллы нужен был поступок, который бы поднял авторитет и Советского Союза, и Афганистана. Надо было обозначить новую политику. Этим шагом мог стать вывод войск, хотя бы в незначительном составе, – допустим, 10–12 процентов от имеющейся численности. Переговорив предварительно об этом с Виктором Петровичем Поляничко, я вместе с последним прозондировал настроение Наджибуллы – как он посмотрит на то, что мы выведем несколько боевых полков из Афганистана в Советский Союз. При этом было сказано, что с его, Наджибуллы, приходом к руководству страной внутренняя и внешняя политика должна быть изменена коренным образом, в частности, в области стабилизации ситуации. Особенно горячо и аргументированно его убеждал, конечно, Поляничко. Наджибулла колебался недолго. Мало того, что согласился с нашим предложением, он заглянул еще дальше и, полностью разгадав наш замысел, сказал: «Вывод советских войск будет полностью соответствовать интересам и Афганистана, и Советского Союза. Афганистан продемонстрирует свою готовность мирным путем разрешить все проблемы с оппозицией. А СССР еще раз докажет миру, что никаких захватнических целей он не преследует, как это ему приписывают, и что он готов вывести войска так же, как и вводил». Это было прекрасно. Наджибулла дословно высказал наши мысли.

В тот же день я переговорил по телефону с начальником Генштаба С.Ф. Ахромеевым и подробно рассказал о нашей беседе. Он сразу ухватился за эту идею и сказал, что перезвонит через час. Действительно, через непродолжительное время позвонил (видно, с кем-то посоветовался) и начал сразу с вопросов:

– А вы уверены, что Наджибулла действительно воспринимает такой акт положительно? А не получится ли так, что накануне вывода он позвонит нашему руководству и скажет, что не хотел бы, чтобы наши части уходили? Не может ли он сказать, что поторопился со своим согласием?

И в таком духе было задано еще несколько вопросов. Я успокоил Сергея Федоровича, сказав, что Наджибулла, в отличие от других, не станет отказываться от своих слов и свое решение не изменит. Посоветовал также переговорить на эту тему с В.П. Поляничко, что Ахромеев и сделал. Затем последовали другие вопросы, касающиеся непосредственно вывода наших войск:

– Какие части вы предполагаете выводить? На каких направлениях? Как это отразится на общей обстановке?

– Думаю, что это будет пять-шесть боевых полков. Именно боевых – другие не прозвучат. Но в числе боевых могут быть и такие, которые фактически на боевую обстановку особо не влияют…

– Например, зенитно-артиллерийские полки ПВО, – перебил меня Сергей Федорович.

– Верно, зенитно-артиллерийские полки. Или танковый полк.

– Согласен. Но если в числе этих полков не будет мотострелковых, то мы только дадим пищу оппонентам. – Надо подумать. Позвольте мне завтра подробно доложить предложение и одновременно согласовать его здесь, на месте.

Вообще-то мы давно эти полки определили и капитально их готовили к выводу, будучи уверенными, что с нашими предложениями согласятся. Но мне надо было окончательно затвердить это решение с командованием армии и дивизий, после чего выходить на Генштаб. Поэтому в этом разговоре я воздержался называть Ахромееву номера полков.

На следующий день после обсуждения этого вопроса у себя в Оперативной группе, а также с командующим 40-й армией и Главным военным советником мы пришли к выводу, что выводить советские части надо там, где достаточно сильны афганские войска или наших войск в избытке: из 5-й мотострелковой дивизии через Герат на Кушку можно вывести мотострелковый, танковый и зенитно-артиллерийский полки; из 201-й мотострелковой дивизии, через Кундуз на Термез, – мотострелковый и зенитно-артиллерийский полки; из 108-й мотострелковой дивизии, из Кабула на Термез, можно отправить один зенитно-артиллерийский полк. Если учесть, что с этими боевыми частями мы рассчитывали отправить множество различных других подразделений, то в целом набиралось до 12 тысяч человек.

Такой состав был доложен Генеральному штабу ВС СССР.

Это, конечно, выглядело уже солидно. Получив от начальника Генштаба добро, я отдал все необходимые дополнительные на этот счет распоряжения по завершению подготовки войск, предназначенных для вывода, назначил соответствующую команду, а сам по указанию Ахромеева вылетел в Советский Союз – вторично в Чернобыль. В это же время Горбачев, находясь во Владивостоке, сделал следующее заявление: «До конца 1986 года шесть советских полков… будут возвращены из Афганистана на Родину вместе с табельным имуществом и вооружением. Эти подразделения вернутся в район своей постоянной дислокации на территории СССР, причем с таким условием, что все заинтересованные стороны смогут в этом убедиться».

Несомненно, это произвело впечатление. Но меня начала беспокоить концовка фразы нашего генсека: «…все заинтересованные стороны могут в этом убедиться». Из этого следовало, что на выводе войск могут и даже должны будут присутствовать наблюдатели различных стран. А если это так, то надо обеспечить их полную безопасность, а на войне это сделать не так-то просто. Но надо было вывод войск вообще сделать гарантированно безопасным, что в первую очередь было в наших интересах.

Вернувшись после первой поездки в Чернобыль обратно в Афганистан, я с Оперативной группой МО развернул кипучую деятельность по подготовке конкретных войск к выводу. В числе других мероприятий предусматривалось провести операции по разгрому непримиримых банд, расположенных вдоль маршрутов, по которым пойдут войска. А с бандами, настроенными не особенно агрессивно, проводились соответствующие переговоры по принципу: нас не трогай – мы не тронем, а затронешь – спуску не дадим.

Однако «партнеры» были весьма коварны. Руководство оппозиции, так называемый «Альянс семи» (семь главарей основных оппозиционных партий), и в первую очередь ярый фундаменталист Гульбеддин Хекматияр, прослышав о предстоящем выводе наших войск (с учетом заявления Горбачева), объявил, что они устроят русским «кровавую баню», подразумевая под «русскими» все наши войска. При этом они потребовали от банд, чтобы они ни одного нашего солдата и офицера не выпустили живыми.

Ведя агентурную разведку с целью установления истинных планов мятежников и используя при этом данные не только наших военных разведывательных органов, но и таких же органов КГБ СССР, я пришел к выводу, что нападения банд не исключены. Поэтому предпринял следующие меры.

Начало вывода войск условно мы назначили на конец августа 1986 года. Затем определили конкретную дату и время начала движения головной колонны на каждом маршруте. Все это сразу же становится известно всей стране. В средствах массовой информации Афганистана изо дня