Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По классу прокатились смешки, но Пал Палыч их даже не услышал, он был по-хорошему одержим своей наукой.
– Позже Екатерининский шанец получил статус города с крепостью для защиты переправы через Южный Буг, – продолжил учитель, – а затем, по представлению князя Потемкина, город окрестили Ольвиополем – Екатерина Вторая обожала давать городам на отвоеванных у турок землях греческие названия. Мелитополь, Херсон, Николаев, Одесса, Севастополь – это все с подачи императрицы. Так и зажили город Ольвиополь, местечко Богополь и село Голта. Скучно зажили, скудно – до самого 1919 года, когда ревкомы и профсоюзы вышли с почином: объединить все три поселения в один крупный город! Правда, на митинге ольвиопольцы, богопольцы и голтянцы едва не передрались, отстаивая разные названия для уездного центра, но всех помирил Трифон Гуляницкий, командир 1-го коммунистического партизанского отряда. Он предложил назвать новый город в честь международного дня солидарности трудящихся. Вот так и родился наш Первомайск…
Я слушал невнимательно, наблюдая за одноклассниками. С ними мне учиться и жить целых два года, а кто они? Какие они?
В прошлой жизни я такими вопросами не задавался.
Вон Павел Почтарь, простой парень, он слушает учителя как зачарованный. Вырастет – выучится на врача. Когда рванет Чернобыль, Паха станет ликвидатором и нахватает массу рентген.
Евгений Зенков рассеян и задумчив, его породистое лицо сковано выражением серьезности. Жека погибнет во Вторую чеченскую, под Хасавюртом: не подпустит «бармалеев» к госпиталю, спасет раненых от мучительной смерти, а медсестричек – от поругания, но и сам падет смертью храбрых.
А Юрка Сосницкий возится с тетрадкой, хихикает… Наверное, в морской бой режется с соседом. Может, и не зря Сосна гордился, что знаменитый налетчик Мишка Япончик рожден в Голте? В 90-х он развернется по-крупному и превзойдет своего кумира. Бандос из Юрки выйдет жестокий – и холодный, как лягушка из погреба.
А если не развалится Союз? Если не уйдет Украина в автономное плавание под бандеровским флагом? Что тогда выйдет из Сосны?
Звонок прозвенел, завершая урок и обрывая мои размышленья. Переменка! Короткая, но можно успеть в буфет, где булочки с кремом по десять копеек, а чай по две.
«Проглот!» – поставил я себе диагноз и заспешил на первый этаж.
Тот же день, позднее утро,
Первомайск, улица Чкалова
На большой перемене я в столовку не ринулся вместе со всей оголодавшей школотой. Сохраняя солидность, спустился в буфет и купил котлету в тесте за тринадцать копеек. Организму этого, конечно, показалось мало, он возмущенно урчал, требуя продолжения банкета.
«Перебьешься! – сказал я тулову. – Тебе булку с чаем скормили утром? Скормили. Вот и переваривай!»
Поднимаясь на третий этаж, я сжевал котлету по дороге и подготовился к важному разговору – с комсоргом школы. С шестого класса на эту хлопотную должность единогласно выбирали Володю Лушина. «Я – существо общественное!» – заявлял сам Володька. Свою карьеру он начинал звеньевым октябрятской звездочки, потом его «повысили» до председателя пионерского отряда класса, а теперь вот дорос до третьего этажа…
Я заглянул в дверь комсомольского комитета школы, после чего спросил:
– Можно?
Лушин находился на месте – мучил тетрадь, сочиняя текст для школьной стенгазеты.
– Ворвитесь… – ответил он. Поднял голову и бросил: – Привет, Миха. Как жизнь половая?
– Никак, – грустно ответил я.
Владимир рассмеялся и отложил письменные принадлежности.
– Ты по делу или так? – вопросил, навалясь на стол.
– По делу, – я выложил несколько листков бумаги, где красочно расписал всю важность и ценность моей микро-ЭВМ для народного хозяйства, а также ее полнейшую незаменимость в деле построения коммунизма. В этом девственном времени и не слыхивали ничего о пиаре, а уж я расстарался – любой комсомольский или партийный деятель, прочитав мой опус, с ходу понимал, что именно микро-ЭВМ является первейшим средством для победы над империалистами и окончательного торжества ленинских идей во всем мире.
Полтора часа времени и рубль двадцать на большую шоколадку для секретарши я потратил, чтобы напечатать откровенно рекламный текст, и сейчас следил за Лушиным, проверяя, как действуют методы прожженных потомков на бесхитростных предков.
– Хм… – глубокомысленно высказался комсорг. – Интере-есно… А это что?
– Структурная схема ЭВМ.
– Ага… А вот тут ты пишешь… Где же… А, вот! Это что, правда, что американцы еще не создали персональной ЭВМ?
– Правда, – кивнул я.
Два Стива, Возняк и Джобс, презентуют свою первую «персоналку» лишь пару лет спустя, и даже недоделанный «Альтаир», разработка на основе проца «Intel-8080», появится лишь в следующем году. А мой «Коминтерн-1» уже в полуготовности!
– «Коминтерн-1», – произнес комсорг, вторя моим мыслям и будто пробуя название на вкус. – Звучит!
– Сможешь меня продвинуть на смотр? – прямо спросил я.
– Два вопроса, – сказал Лушин, растопыривая пальцы буквой «V». – Ты сам работаешь над этой… как ее… микро-ЭВМ? Отец тебе точно не помогает?
– Полная безотцовщина, – усмехнулся я.
Комсорг хохотнул, загибая один палец.
– Справишься?
– Я тебе приемник починил? – с нотками агрессии напомнил я.
– Починил, – кивнул Володя. – Пашет. Ладно, я сегодня же забегу в райком.
– Договорились!
Воскресенье, 8 сентября 1974 года, день,
Первомайск, улица Автодоровская
На велике я проехал всю Автодоровскую из конца в конец, пока не пересек невидимую черту города. Асфальтированная улица сначала сузилась, потом лишилась твердого покрытия и вот потянулась обычной грунтовкой вдоль берега Синюхи – слева плескала вода цвета бутылочного стекла, намывая на узкий песчаный пляжик двустворчатые ракушки, а справа высились розовые скалы – тут добывали красивый гранит. Дорога свернула к маленькому карьерчику, а я покатил по едва заметной тропке, виляя между плакучих ив.
Поворот, и в прогале открылась старая мельница – она стояла на противоположном берегу, все еще крепкая, добротная, сложенная из хорошо пригнанных камней. Река в этом месте сужалась, и вода шла перекатом через полуразрушенную плотину.
Проверим, как израильтяне слово держат!
Вынимать закладку я отправился без парика и прочего камуфляжа, но прихватил с собой самодельную «балаклаву», на которую пустил старую лыжную шапочку. Надел ее, чтобы не светиться зря, натянул нитяные перчатки и забрался в самую гущу зарослей, к старинной полуразвалившейся башенке, с которой начиналась плотина. Через пролом в стене я проник внутрь, спустился по заросшим ступеням и, пригнувшись, вошел в тесный проход, сырой и темный.