и брокерами. Если говорить о ее месте в британском государстве, то сахарная отрасль уступала только шерстяной промышленности страны106. В частности, владельцы сахарорафинадных заводов забирали себе значительную долю добавленной стоимости, тем самым извлекая выгоду из своего положения привратников британского рынка, практически закрытого для импорта сахара из других европейских стран107. Отец классической экономики, Адам Смит, полагал, что эта гигантская отрасль была выгодной только из-за своей монополии и, следовательно, за счет потребителей; его аргумент был подтвержден некоторыми историками два столетия спустя. Когда в 1773 году колониальный спекулятивный пузырь лопнул, высокий уровень протекционизма в отношении вест-индского сахара, равно как и гигантские военные затраты, призванные поддержать положение Британии на американском континенте, как кажется, опровергли утверждение о том, что колонии повесили мельничный жернов на шею Британии108.

На самом деле стремительно растущая и в подавляющем большинстве своем основанная на рабском труде атлантическая коммерция внесла огромный вклад в жизнеспособность британской экономики. Она помогла покрыть резко возросший государственный долг страны, вызванный ее глобальными завоеваниями, причем иностранные вклады, сделанные прежде всего голландскими коммерсантами, в 1780-х годах составляли менее 10 %109. Что касается британского экспорта, то ориентация на Атлантику оказалась жизненно важна для страны после того, как Франция, страна с втрое большим населением и превосходящая Англию в военном плане, закрыла для нее европейский рынок. В то время как самая крупная промышленная отрасль Британии – шерстяная – лишилась покупателей на другом берегу Ла-Манша, она же обрела новых в Вест-Индии и среди быстро растущего британского населения в Северной Америке. В 1776 году, когда Соединенные Штаты провозгласили свою независимость, экспорт в Африку и на американский континент составлял более трети всего экспорта Британии, а импорт из этих частей света – более половины всего импорта страны. В то же время зависимость Британии от атлантического импорта, основанного на рабском труде, распространялась не только на табак, сахар, хлопок и индиго из ее собственных колоний, но и на растущий импорт золота из Бразилии110.

Более того, атлантическая торговля, основанная на рабском труде, предлагала высокую прибыль от инвестиций. В одной из своих работ Барбара Солоу приходит к выводу, что в Вест-Индии эта прибыль была минимум в четыре, а максимум в семь раз выше, чем в самой Британии111. В Голландской республике, с ее обилием капитала, атлантическая торговля сулила намного более высокую прибыль, чем торговля внутри страны, где процентные ставки составляли примерно 2,5 %. Точно так же во Франции торговля, связанная с длинными расстояниями, как кажется, была более привлекательной для инвестиций, чем экономическая активность внутри страны112. По сравнению с Португалией и Испанией в Голландской республике и Франции атлантическая экономика была намного теснее связана с самыми динамичными частями экономики метрополии, такими как судостроение, обработка товаров, поступавших из тропиков, а также банковская и страховая отрасль113.

Британия, Северная Америка и Вест-Индия образовали уникальный «экономический треугольник», в котором Британия производила промышленные товары и услуги, Северная Америка предоставляла древесину, продукты питания и другие основные товары, а Вест-Индия выращивала продукты, характерные для тропиков114. В абсолютных величинах международная торговля Франции значительно превосходила торговлю Британии, и накануне Великой французской революции экспорт с Французских Антильских островов в 2,5 раза превышал экспорт из Вест-Индии. По сути, доля антильской торговли во внутреннем валовом продукте (ВВП) Франции в 1780-х годах могла составить впечатляющие 9 %115. Но все же синергический эффект атлантической экономики был для Франции не столь велик, как для Англии.

Сахар был самым важным из всех тропических товаров, достигавших Европы, и на его примере мы можем увидеть, как работала атлантическая синергия. Британская сахарная отрасль, по всей вероятности, составляла 3 % ВВП страны в 1794–1795 годах, а во Франции этот показатель достигал сопоставимых 3,5 % накануне Великой французской революции116. Впрочем, во Франции сахарная отрасль не смогла раскрыть свой потенциал полностью. Французские города конкурировали друг с другом за налоговые привилегии от французского правительства себе в убыток. Бессистемная и локализованная фискальная политика Старого режима во Франции привела к упадку некогда знаменитой сахарной промышленности Нанта, а когда Сан-Доминго стал крупнейшим экспортером сахара в мире, сахарорафинадные заводы во Франции в лучшем случае находились в стагнации117.

Значительная доля сахара из Сан-Доминго отправлялась на сахарорафинадные заводы в Амстердам. Это можно объяснить очевидным преимуществом торговой политики Голландской республики в лице превосходных кораблей и обилия капитала, доступного под низкий процент118. В уязвимости французской сахарорафинадной отрасли, находящейся на грани краха, голландские Генеральные штаты увидели возможность восстановить выдающееся положение своей республики в европейской торговле сахаром и в 1771 году сократили налог на импорт иностранного сахара на 80 %. В какой-то мере это было сделано за счет голландских плантаторов в Суринаме и Голландской Гвиане. Однако, несмотря на огромные вложение голландцев в их сахарные и кофейные плантации в Суринаме и соседнем Бербисе, а также в Эссекибо и Демераре, поставки начали простаивать, в то время как на Сан-Доминго плантаторам удавалось производить сахар – равно как и кофе – в невероятных количествах и по более низкой цене. Импорт сахара в Амстердам из Суринама и Голландской Гвианы в 1770-х годах составлял около десяти тысяч тонн, в то время как импорт из Франции за это десятилетие на своем пике достигал примерно тридцати шести тысяч тонн119.

Это подтолкнуло Голландскую республику принять мудрое решение и резко снизить пошлины на ввоз иностранного сахара, при этом продолжая политику беспошлинного экспорта рафинированного сахара в пределах своих границ. На протяжении 1770-х годов амстердамские сахарорафинадные заводы приняли на работу четыре тысячи человек и переработали пятьдесят тысяч тонн сахара120. Дордрехт, голландский город, имеющий прямую связь с Германией по речному маршруту, должно быть, нанял на свои семнадцать сахарорафинадных заводов сотни новых работников. Большую часть этих заводов основали немцы-лютеране в первой половине XVIII века121. В общей сложности экспорт сахара, произведенного трудом рабов, приносил Голландской республике десять миллионов гульденов ежегодно, и стремительно возраставшие объемы сахара текли к покупателям в глубь Германии – в основном через Рейн. Когда Адам Смит в своем «Исследовании природы и причин богатства народов» писал, что Голландская республика была богатейшей нацией в мире, а ее атлантическая торговля, основанная на рабском труде, составляла 5 % ВВП страны122.

Действительно, в то время как Британия в полном объеме пожинала плоды от синергии торговли сахаром, на европейском континенте рынок был поделен не только между Францией и Голландской республикой, но и другими странами. После 1770-х годов импорту сахара в Голландскую республику предстояло прийти в