сферой рабов – оно часто вырастало до поджогов сухого тростника. Несмотря на то что сгоревший тростник тоже можно было молоть, это требовалось делать без промедления, что не всегда удавалось плантаторам. Впрочем, такие поджоги немного облегчали жизнь рубщикам тростника, поскольку уничтожали или по крайней мере прогоняли крыс71. Если представлялась возможность, рабы могли устроить саботаж на мельнице, лишь для того, чтобы урвать минутку отдыха после изнурительной работы по восемнадцать с лишним часов в день, которой им приходилось заниматься во время жатвы. Если рабов брали на службу в дом, они могли отомстить за плохое обращение, отравив родственников хозяина72. Но чаще всего они поднимали восстания и сбегали, как делали рабы еще в начале XVI века на ранних плантациях на Сан-Томе и Эспаньоле73. Сопротивление существовало всегда, и ему предстояло достичь своего апогея во время крупных восстаний рабов в Сан-Доминго (1791) и на Ямайке (1832), оба из которых сыграли в отмене рабства очень важную роль.

Уровень организованного сопротивления варьировался в зависимости от отношений между рабами. Различия в этническом происхождении и языке новоприбывших рабов уменьшали риск восстания, но тот момент, когда им удавалось преодолеть разногласия и начать организованное сопротивление, всегда наступал довольно скоро. На Барбадосе еще в 1675 году был раскрыт крупный заговор. Восстание планировали на протяжении трех лет, и плантаторы узнали о нем лишь благодаря предательству одной из рабынь74. С того времени рабовладельцы на Барбадосе всегда были настороже, ожидая бунтов. Они превратили свои дома к крепости, сформировали ополчение и ввели письменные пропуска, которые их рабы должны были всегда иметь при себе, когда отлучались с плантации. На самом деле проверить неукоснительное соблюдение этого правила было невозможно, и рабы, пытавшиеся сбежать в столицу Барбадоса, Бриджтаун, часто подделывали пропуска75. Во французских колониях действовала статья «Черного кодекса», запрещавшая любой контакт между рабами, служившими разным господам, призванная предотвратить мятежные заговоры или хотя бы помешать им, но она была столь же неэффективной. Из-за жизни в постоянном страхе мятежа плантаторов пугал даже бой барабанов, на котором играли рабы. Плантаторы опасались, что, ударяя в барабан, они обмениваются друг с другом тайными сигналами, а потому запрещали им играть76.

В Бразилии, Гвианах и на Ямайке, где сбежать было проще, чем на маленьком и интенсивно возделываемом острове Барбадос, количество маронов (сбежавших рабов) исчислялось тысячами. На Ямайке военные экспедиции, отправленные для возвращения рабов, обернулись для англичан катастрофой. Причиной тому был не только непроходимый ландшафт. Мароны оказались хорошими тактиками, ведь многих из них продали в рабство, захватив в плен на родине в ходе войны. У англичан не оставалось иного выбора, кроме как признать независимость некоторых из самых мощных общин маронов, которые взамен обещали поддерживать систему плантаций, захватывая в плен и возвращая других беглых рабов. В 1760 году Тэки, принц из народа фанти, жившего на территориях, где сейчас находится Гана, и Апонго, вождь из Дагомеи, сумели организовать восстание, охватившее весь остров, и если бы общины маронов не пришли на помощь британским войскам, оно могло бы положить конец британской власти на Ямайке77.

Для колониальных властей Голландской Гвианы сопротивление рабов было не менее волнительным испытанием. Рассказ Джона Стедмана об экспедициях его полка в Суринам и битвах с маронами свидетельствует о сложности и упорстве их общин, которые колониальные войска не смогли уничтожить и лишь заставили уйти глубже в лес. Напротив, беглые рабы могли ожидать самых страшных наказаний – например, им могли отрубить ногу – наказание, пережить которое удавалось не многим78. В Сан-Доминго тысячи маронов жили в горах, представляя собой реальную угрозу плантаторам, из-за риска объединения рабов и местного населения для борьбы с общим врагом. Раздражение местных жителей стало особенно заметным после того, как в 1763 году sang mêlés, полукровки, рожденные от порабощенных африканцев и их господ, часть которых стала преуспевающими плантаторами индиго, лишились права не только на работу в государственных службах, но и права заниматься профессиями, требовавшими обучения, причем это ограничение распространялось и на получение образования во Франции79.

Жестокие наказания использовались повсеместно и продолжались до самого конца плантационного рабства. Чтобы добиться покорности, новоприбывшие смотрители плантаций были вынуждены принимать участие в пытках рабов за малейшие нарушения. Вскоре они забывали о своей человечности и погружались в страшную реальность плантаций80. Одним из них был шотландец Захария Маколей, которого в возрасте шестнадцати лет отправили на ямайскую плантацию. В своей автобиографии Маколей вспоминает, как прошлой обычные для того времени путь от ужаса и жалости к находящимся в рабстве до того, что стал «бессердечным и безразличным, способным говорить о них с легкомыслием, в достаточной степени свидетельствующей о безнравственности»81. Тем временем в Англии его зять Томас Бабингтон сумел направить его на истинный путь через движение за отмену рабства. Захария послужил этому делу с отличием, сперва как губернатор Сьерра-Леоне в 1790-х годах, а впоследствии как ведущий борец за отмену рабства в Англии, а также основатель и редактор издания «Ежемесячный обозреватель борьбы против рабства» (Anti-Slavery Monthly Reporter).

Сопротивление рабов и возникшее в Британии движение за отмену рабства, значение которых неуклонно возрастало, ясно показали рабовладельцам, что торговля людьми представляет для них политическую проблему. В то же время их доходы сокращались, поскольку на рабовладельческих рынках поднимались цены, подстегиваемые растущим спросом на сахар и высокой смертностью на плантациях. Кроме того, плантаторы поняли, что в британских колониях Северной Америки численность рабов продолжала увеличиваться, хотя новых поставок пленных из Африки уже не было. Это стало важным аргументом борцов за отмену рабства, утверждающим, что запрет работорговли вынудит хозяев обращаться со своими рабами более гуманно, чтобы сохранять конкурентоспособность на протяжении долгого времени. Плантаторы почувствовали, что ветер меняется, и у них больше не остается выбора, кроме как снизить смертность и повысить рождаемость рабов. На Барбадосе плантаторы в 1786 году издали манифест, в котором в общих чертах описали меры для улучшения положения рабов и призвали рабынь рожать больше детей82. В действительности в последней четверти XVIII века Барбадос был единственным карибским островом, где численность рабов практически стабилизировалась без внешних поставок.

Важно отметить, что сахарные плантации были намного более смертоносны, чем табачные и хлопковые поместья – к концу XVIII века ежегодная смертность на сахарных плантациях варьировалась от 4 до 6 %83. Недоедание в сочетании с изнурительными условиями труда приводило к тому, что смертность среди младенцев была экстремальной даже для эпохи, привычной к тому, что большинство детей не доживали до