хотел их подключать. Я всегда старался быть у кого-то в долгу только по крайней необходимости. Оля уже была беременна, и я боялся, что ее родители вырвут мне глотку раньше, чем успеем поставить свои подписи, поэтому мне было без разницы, когда нам жениться, лишь бы поскорее. В их глазах я был подающим надежды голодранцем, поэтому насильно в ЗАГС меня никто не гнал, но это было до того, как мы сделали ребенка.

Тогда все было просто.

У меня был простор для развития. У меня была она. Я считал, что у меня есть все, что нужно, и скоро должен был родиться ребенок. У меня была семья. Я бы солгал, сказав, что вперед меня гнало желание дать им все. Разумеется, я этого хотел, но мои амбиции сформировались гораздо раньше. Я делал это и для себя тоже, но никогда, ни на один день не забывал, что дома меня ждет она, и я хочу, чтобы у нее было все, что только захочет.

Моя правильная девочка была со мной.

Она была нужна мне. Я вообще никогда не собирался с ней расставаться. Я не видел других женщин, я любил свою. Любил ее запах, ее тело, любил спать с ней в одной постели и, твою мать, просыпаться.

От этих воспоминаний в башке щелкает.

Глядя на дату в своем блокноте, я подношу к губам кулак.

Я забыл про нашу первую годовщину.

Я выпал из календаря. В тот год я забыл даже про ее день рождения. Я готовил под сдачу крупнейший проект городской застройки. Это был проект тридцатилетия. Проект нового поколения. До этого я находился в погоне за этим проектом, и это была гонка на выживание. Других в моей карьере не бывало.

Я вернулся домой за полночь. Я даже не купил ей цветы.

Она меня простила.

Каждый раз прощала, и никогда не забывала про мой день рождения.

– Блять… – прикрываю на секунду глаза.

Я даже не знал, как она проводит свои дни. Я просто знал, что дома меня ждут. Знал, что в моем доме будет все как надо. Что моя правильная девочка все разложит по местам и расставит по полкам, потому что она умная и очень собранная. Я знал, что она занимается нашим сыном, пытается делать ремонт в доме, который я купил, как только сдал тот проект. Я не мог остановиться, мне нужно было хватать свои возможности. Они сыпались на меня, как семечки. Деньги, проекты, связи. В городе, в котором у меня когда-то не было даже собственного угла, у меня стало связей больше, чем у ее отца. Примерно в это же время я стал пользоваться его безграничным уважением, и этот авторитет был с приятным послевкусием. Примерно в это же время в стену полетела первая тарелка.

Разговаривать конструктивно у нас с ней никогда не получалось.

Это было всегда. С самой первой, твою мать, ссоры. Это всегда был абсолютный пиздец, который либо сразу заканчивался в койке, либо заканчивался расставанием на пару дней, но в итоге мы всегда оказывались в койке.

Но только не в тот год.

В тот год что-то изменилось. Я не помню дня без ссоры. Я был готов к конструктиву, а вот она нет. Она просто вытрахивала мой мозг так, как умеет только она. С куражом и гребаной фантазией. У нас даже секса не было. Она меня не хотела, и я ее тоже.

Но я хочу ее сейчас. Дико хочу до нее дотронуться. Хочу ее руки на себе. Хочу иметь ее на любой доступной поверхности. Хочу, чтобы царапалась, орала или выносила мне мозги, но только чтобы хотела меня в ответ. Как хотела в тот день, когда я увидел ее впервые.

Если это невозможно, дырка у меня в груди никогда не затянется. Я буду с ней до конца жизни, привыкнув к этой зудящей боли, как жил все эти три года.

Я хочу всадить кулак в стену или в лицо Камиля Тхапсаева за то, что он ее трахает, а я даже дотронуться до нее не могу. И не знаю, с какой стороны подступиться к этому клубку фатального дерьма, из которого состоят наши с ней отношения.

Но я, твою мать, не боюсь сложных задач. Теперь я боюсь легких. Теперь у меня напрочь перекошенные мозги, и я уже не тот, что десять лет назад, а она…

Она до сих пор не научилась давать сдачи своей матери. И это заводит внутри меня тот самый механизм, который когда-то я раздавил собственными руками, – давать всем сдачи вместо нее.

Все эти потребности крепнут со сверхскоростью, будто и не подыхали во мне одна за другой.

Тишина вокруг заставляет поднять глаза.

Очевидно, мне задали вопрос.

Вскользь пробежавшись по лицам, пытаюсь найти источник.

Откашлявшись, докладчик спасает ситуацию:

– Так, мы публикуем новые тарифы? Или еще раз соберемся.

Бросив взгляд на экран проектора, пробегаюсь глазами по цифрам. Посмотрев на часы, говорю:

– Соберемся еще раз. Выберите на следующей неделе дату и время вместе с моим секретарем.

– Понял, – кивает тот.

Забрав со стола блокнот, покидаю зал заседаний.

Узор на ковре в коридоре всегда вызывал у меня эстетическую блевотину, но, как и в своем доме, заниматься обстановкой вокруг себя никогда не было времени, а конкретно в этом случае его нет даже на то, чтобы поручить кому-нибудь избавиться от этой древней херни.

– К вам Алиса Соболева, – просовывает голову в дверь моего кабинета Надежда, мой секретарь.

– Пусть заходит, – встаю, подходя к окну.

Я выкроил для нее пятнадцать минут рабочего времени в знак признательности за проведенное вместе время и за то, что после того, как бросил ее одну в ресторане, она не послала меня нахер и все же пришла. Я вообще не планировал больше с ней встречаться вне зоны рабочих отношений, но не успел озвучить свою позицию вчера, так как не хотел портить ей аппетит.

Когда она заходит, понимаю, что спешу.

Алиса не из тех людей, которым нужно объяснять дважды. У нас бы ничего не вышло, если бы мне приходилось это делать, но самообладание все равно оставляет ее на пару минут, когда говорю ей о том, что хотел бы остаться друзьями.

Она не швыряет в меня вещи, не обзывает козлом, потому что никогда не посмела бы такого сделать и потому что я ровным счетом нихера ей не обещал.

Полчаса спустя я покидаю кабинет вслед за ней и предупреждаю Надю о