— Я думаю о другом, — сказал один мужчина. — Ведь в этом лагере тысячи заключенных? А в остальных лагерях по всей Европе? Не только евреи, но и заключенные по убеждениям. И христиане. И гражданские, пострадавшие от войны. Мы же не можем помочь всем.

— Да, — сказал пастор. — Это правда. Мы не можем всем помочь.

— Да, — сказала женщина. — И есть нуждающиеся гораздо ближе к нам.

Голоса эхом раздавались в пустой комнате вокруг Штеффи. Ненастоящие, чужие. К горлу подкатил ком. Но они не должны увидеть ее слез.

— Но некоторым мы можем помочь, — сказала тетя Марта. — Мы можем помочь родителям этой девочки. Разве это плохо?

— Дайте нам время, — сказал пастор. — Взвесить предложение и найти выход. Встретимся через неделю. Хорошо?

«Нет, не хорошо», — хотелось закричать Штеффи. Но горло словно свело, и она знала, что если издаст хоть один звук, то расплачется.

В выходные перед приездом Юдит английские самолеты бомбили Гамбург, один из крупнейших городов Германии. В новостях по радио рассказывали о пожарах, свирепствующих в Гамбурге, и о тысячах погибших.

Штеффи радовалась, что союзники побеждали весной и летом, но бомбежки она не одобряла. Неужели действительно необходимо убить тысячи гражданских жителей, чтобы прекратить войну?

— Да, — сказала Юдит. — Англичане знают, что делают. К тому же в начале войны немцы бомбили их города. Немцы сами выбрали Гитлера и начали войну.

— Не все немцы, — сказала Штеффи.

— Ты их жалеешь? После всего, что они сделали с тобой и с твоей семьей?

Они шли с пристани через остров. Штеффи вела свой велосипед, на руле висела небольшая сумка Юдит. Юдит шла с другой стороны от велосипеда. Она была, как обычно, бледна, на белой коже веснушки проступили ярче, чем весной.

— Ты слышала что-нибудь о своих родителях? После того, как вернулось то письмо?

— Да, — сказала Штеффи. — Я получила карточку от папы. Хотя это было давно.

— Ты ответила им?

Штеффи кивнула.

— Я пишу каждую неделю. С тех пор как приехала сюда.

— И письма не возвращаются?

— Нет.

— Хорошо, — сказала Юдит. — Пока они в Терезиенштадте, ты можешь быть спокойна. Далеко еще?

— Не очень. Если хочешь, я могу подвезти тебя на велосипеде.

Юдит бросила недоверчивый взгляд на красный велосипед Штеффи.

— Ты умеешь?

— Конечно, — сказала Штеффи.

— Думаю, я лучше пойду пешком, — сказала Юдит. — А кстати, чей это велосипед?

— Мой.

— Твой? Твой собственный?

— Я получила его в подарок, когда мне исполнилось тринадцать, — сказала Штеффи. — От тети Марты с дядей Эвертом.

Юдит задумалась.

— Должно быть, они необычные люди, — сказала она, — раз дарят такие вещи приемному ребенку.

— Да, — сказала Штеффи. — Они необычные.

«Они дали мне то, что гораздо важнее велосипеда», — хотела сказать Штеффи. Хотя это прозвучало бы высокопарно.

Юдит вежливо поздоровалась с тетей Мартой и пожала ей руку. Но ее взгляд был недоверчивым.

Юдит не доверяла шведам, возможно, вообще всем людям.

Тетя Марта в свою очередь окинула критичным взглядом курчавые волосы и веснушки Юдит.

— Так, — сказала она. — Я слышала, ты работаешь на фабрике?

— На шоколадной фабрике, — сказала Юдит. — Шоколадная фабрика Канольда в Горде.

Ужин стоял на столе, две миски, закрытые перевернутыми тарелками, чтобы не остыло. Штеффи приподняла одну тарелку и с облегчением увидела в миске вареную треску. Она забыла предупредить тетю Марту, что Юдит не ест свинину, это против ее религиозных правил. Когда представится удобный случай, Штеффи попросит тетю Марту не подавать завтра тушеные бобы со свининой или мясной пудинг.

Девочки сели за стол и сняли тарелки с мисок, тетя Марта взяла с плиты сковородку. Она только собралась вылить содержимое на треску, как Штеффи вскрикнула:

— Подождите!

— Что такое?

Тетя Марта остановилась со сковородой в руке. От сковороды распространялся явный запах жареной свинины.

Вареная треска была повседневным блюдом на острове. Если тетя Марта хотела приготовить ее празднично, она подавала к треске свиные ребрышки и шкварки.

— Юдит не ест свинину, — сказала Штеффи и покраснела.

Ей стало стыдно и перед Юдит, и перед тетей Мартой за то, что она не предупредила вовремя и помешала тете Марте угостить Юдит чем-то особенным. Но больше всего она стыдилась того, что Юдит поймет, что сама Штеффи ест свинину без протестов все четыре года.

— Ничего страшного, — сказала Юдит. — Если вы позволите мне первой взять треску, тогда сможете полить ее соусом.

Она бросила взгляд на Штеффи. Штеффи опустила глаза.

— Пожалуйста, — сказала тетя Марта и передала Юдит миску с треской.

Ее тон говорил: «Вот так манеры! Что предлагают, то и едят».

Они ужинали в полной тишине. Свиные ребрышки, которые понравились бы Штеффи в иной ситуации, не лезли в горло.

Но худшее было впереди. В первый вечер не произошло ничего особенного. Штеффи с Юдит сидели на мостике и болтали, пока солнце опускалось за море.

— Разве это не прекрасно? — сказала Штеффи, глядя на пламенеющее зрелище на западе.

— Да-а, — сказала Юдит. — Но тут так пусто. Мне больше нравится видеть дома и людей.

— Сначала, когда я сюда приехала, — рассказывала Штеффи, — я считала, что здесь ужасно. Край земли. Только море и камни. Но сейчас мне тут нравится. Странно, правда?

— Да, — сказала Юдит. — Думаю, я никогда бы не привыкла здесь жить. Хотя в Палестине тоже нет крупных городов. Мои братья живут в кибуце.

— Что это такое?

— Это земельный надел, которым владеют совместно, — сказала Юдит. — После войны я поеду туда. Я заставлю себя привыкнуть. Лишь бы быть среди своих.

Она замолчала и посмотрела на море.

— Все же здесь и правда красиво, — наконец сказала Юдит.

На следующее утро Штеффи, как обычно, поднялась к Хедвиг Бьёрк. Юдит вызвалась помыть посуду после завтрака и заправить постели, эти дела Штеффи должна была закончить до уроков.

Когда Штеффи спустилась, Юдит сидела в саду в компании Дженис. Дженис учила Юдит считать до десяти по-английски.