Но ведь это могло оказаться правдой. Ребенок может быть от Рикарда. Вера ему нравится, иначе он не захотел бы на ней жениться.

— Да, — сказала Штеффи. — Я обещаю, если ты этого хочешь. Но на твоем месте я бы так не сделала.

— Я знаю, — сказала Вера. — Но я — это не ты.

На следующий день тетя Марта вернулась домой и рассказала о своей встрече с пастором. Община не будет собирать деньги в пользу родителей Штеффи. Вместо этого они проведут молебен о заступничестве за всех жертв войны на встрече молящихся в субботу после обеда.

— Молебен о заступничестве? — Штеффи выплюнула эти слова, словно у них был дурной привкус. — Им не нужны молитвы! Им нужны продукты и теплая одежда!

— Молитвы нужны нам всем, — сказала тетя Марта.

— О чем мы будем молиться? — спросила Штеффи. — О том, чтобы Иисус Христос спустился с небес, взял пять хлебов и две рыбы и накормил всех евреев в Терезиенштадте?

— Довольно! — сказала тетя Марта. — Не богохульствуй!

Ее голос был резок.

— Они не слушали, — сказала Штеффи. — Они ничего не поняли. Вы слышали, что они говорили?

— Да, слышала, — ответила тетя Марта. — Слышала, и мне грустно, что среди тех, кому следовало бы знать, что такое человеколюбие, есть так много заблуждений. Но нужно набраться терпения и смирения перед Богом и людьми.

Штеффи молчала. Те, кто знали тетю Марту, не сказали бы, что ей присущи терпение и смирение. Но, может, это была борьба, которую тетя Марта вела сама с собой — быть такой, как учила ее религия.

Штеффи в выглаженном платье сидела рядом с тетей Мартой в зале для богослужений. Нелли тоже была там, с туго заплетенными косичками и недовольным лицом.

— Давайте помолимся, — сказал пастор и сложил свои крупные ладони.

Прихожане поднялись. Зашуршали платья, беспокойно затопали ноги, на пол упал молитвенник.

— Сестры Штайнер, вы хотите выйти сюда ко мне? — сказал пастор.

Штеффи не двинулась. Она судорожно вцепилась в спинку скамьи перед собой. Горло свело. Сердце сильно стучало. Взгляд устремлен прямо вперед, но боковым зрением она заметила, что Нелли тоже не шелохнулась.

— Вы хотите выйти вперед? — повторил пастор.

Тетя Марта ткнула Штеффи в бок, словно решила, что Штеффи не расслышала или стеснялась выйти.

— Нет, — уголком рта прошептала она.

Пастор выглядел сбитым с толку.

— Давайте помолимся, — снова произнес он, — за всех, кто пострадал от войны, за всех, кто потерял свои дома…

Штеффи встала. Но она не вышла к пастору. Держа спину прямо и не смотря ни на кого, она вышла из зала.

Дома в кухне ждал дядя Эверт. Он ни о чем не спросил, ни словом не обмолвился о том, почему она вернулась одна.

— Вот те на, — только и сказал он. — Хорошо, что ты пришла. Я собирался выйти в море на лодке. Сегодня прекрасный денек. Пойдешь со мной?

Штеффи кивнула.

— Я только переоденусь.

Платье осталось на кухонном диване. Она повесит его в чулан за занавеской, когда вернется домой. Штеффи надела старую юбку и блузку и торопливо завязала шнурки спортивной обуви.

Внизу на мостике загорала Дженис в коротких шортах и с завязанной на груди косынкой. Она лежала на животе и, как обычно, читала книгу, пряча лицо от солнца под широкополой шляпой.

Шаги на мостике заставили Дженис сесть. Шляпа упала, и курчавые волосы встали вокруг головы, словно нимб. Она прищурилась от солнца и улыбнулась.

— Хедвиг уехала в город, — сказала Дженис. — Ей нужно уладить несколько дел, но она просила передать тебе, что вернется вечером. Так что завтра утром вы занимаетесь, как обычно.

Дядя Эверт втащил канат в лодку. Штеффи заметила, что он избегает смотреть на Дженис. Штеффи стало интересно, что он думал о женской красоте. О нагретой солнцем голой коже Дженис, о ее чудесных волосах, о лениво вытянутых стройных ногах.

Внезапно она рассердилась на Дженис. Она могла бы надеть что-нибудь! Или отойти подальше от дома, если хочет загорать.

Дженис, словно прочитав мысли Штеффи, поднялась и накинула на плечи полотенце. А может, просто небольшое облако заслонило солнце.

— Вы поплывете на лодке? — спросила Дженис.

— Да, — коротко ответила Штеффи.

Ей не хотелось, чтобы Дженис напросилась с ними. Лучше она проведет этот час только с дядей Эвертом.

— Вот как, — сказала Дженис.

— Штеффи, ты идешь? — спросил дядя Эверт.

— Да, — ответила Штеффи. — Я иду!

Дженис осталась стоять на мосту, когда Штеффи оттолкнула лодку, а дядя Эверт сделал первые гребки веслами. Через некоторое время Штеффи обернулась и увидела, что Дженис пошла к дому.

Штеффи сидела на корме. Она слушала скрип весел, их тяжелые шлепки о воду, плеск волн. Ритмичные звуки успокаивали ее, но тяжесть на сердце все еще осталась.

— Ты слышала что-нибудь о них?

Дядя Эверт перестал грести и ловил ее взгляд.

— Нет, — сказала Штеффи. — Уже много недель.

— Не теряй надежду, — сказал дядя Эверт. — Я знаю, как это тяжело, но ты не должна терять надежду. Война закончится. Союзники уже в Италии. Еще несколько месяцев, и, скорее всего, она закончится. Зло не может побеждать постоянно. Ты мне веришь?

Штеффи кивнула.

— Держись, — сказал дядя Эверт. — Это трудно, но мы должны выстоять. Мир не лежит на твоих плечах. И слава Богу, ведь они так малы.

Он сделал гребок правым веслом, чтобы выправить лодку, которую стало сносить течением.

— Теперь ты греби, — сказал он.

Они поменялись местами. Штеффи делала долгие, сильные движения веслами, как учил ее дядя Эверт. Как прекрасно сгибаться в такт гребков, вытягивать руки и возвращаться в исходное положение. Воздух наполняет грудь. Легче дышишь, чувствуешь себя сильнее.

Да, она должна выдержать. Должна!

На следующий день, в первое теплое августовское воскресенье, приехала в гости Май со своей семьей. Прибыли все семеро детей. Мама Май тяжело отдувалась на жаре.

— Густав остался, — сказала мама Май. — Он не любитель загорать и купаться. Лучше чувствует себя в городе.

В авоське у нее был пшеничный батон из кондитерской в Сандарне, и, хотя тетя Марта обычно фыркала в сторону покупного хлеба, она вежливо поблагодарила и нарезала батон к кофе.