— Могу, Игорь, могу. Я не только собак хоронил…

Ну да, верно. Михаила убитой собакой не пронять. Он много чего видел и испытал. Если бы он по каждому убитому рыдал, то давно бы все глаза выплакал.

— Скажи мне лучше: когда ты зашел в подъезд, то никого постороннего не видел?

— Я вообще никого не видел.

— И не слышал? Голоса, удаляющиеся шаги?

— И не слышал… Может, посмотреть запись с камеры наблюдения? Мне говорили, там есть — на входе.

— Посмотрим, конечно, посмотрим. Хотя вряд ли это что-то даст.

— Почему?

— Потому что обычно ничего не дает. Преступники, зная о расположении камер, надевают какие-нибудь бейсболки с большими козырьками и, проходя мимо, наклоняют головы. Так что лица их не разглядеть. А фигуру… Фигуры у всех плюс-минус одинаковы. Что мы увидим: прошел неизвестный с сумкой, в которой была, прости за натурализм, твоя собака, зашел в лифт, поднялся на этаж и разложил…

— Но так нельзя! Его надо найти, он должен ответить!

— Никто ничего не должен… Давай представим, что его удалось опознать и даже найти. И что с того?

— Как «что»? Допросить его. Узнать, зачем он…

— А он скажет, что не имеет к этому отношения, что он — не он, что проходил мимо, увидел мертвую собаку и из чувства сострадания принес ее труп к квартире хозяина, чей адрес узнал у случайной бабушки во дворе. Тебе его еще благодарить придется! Нет, это дело дохлое. Но сигнал прозвучал. И сигнал серьезный. Убийство любимой собачки — это демонстрация намерений. Намек, что не с одними только домашними животными может случиться нечто подобное.

— Ты серьезно? Ты так считаешь? — напрягся Игорь.

— Нет, не считаю. Зарезать собаку — это одно. Это максимум — хулиганка. А посягнуть на человека — это уже серьезная статья. Вряд ли они на такое решатся. Топтать зону никому неохота. Но неких ассоциаций, я бы даже сказал, проекций, они добиваются. Вначале собака, потом… Потом кто-то из близких тебе людей. Чтобы ты представил наглядно…

— Мария?

— Я этого не сказал.

Игорь, вдруг увидел Марию, лежащую поперек порога. Как Лизу. В темной кровавой луже, растекающейся из-под тела. С головой… Какой кошмар! Невозможный! Нет, на такое они не способны. Но… Но Лизу, Лизу-то они убили!

Михаил посмотрел на Игоря.

— Ты какой-то очень впечатлительный… Давай обойдемся без истерических реакций. Не надо рисовать себе страшных цветных картинок. А то напредставляешь, как в комиксе…

— Но они… Лизу!

— Если бы они были такими отчаянными злодеями, то начали бы не с собаки. Остынь. Лучше прикинь, кто это может быть?

— Я уже говорил: не знаю. Я каждый день…

— Это я слышал. Но тут люди перешли от слов к делу. Продемонстрировали силу. У тебя что, все клиенты способны живой собаке голову отпилить?

— Нет, конечно.

— Тогда давай тех, кто, по твоему мнению, «нет, конечно», из этого списка вычеркнем. Сколько там обиженных просителей в остатке?

— Не знаю… Шесть, может быть, семь…

— Кто конкретно?

— Те, кто пришли от откровенных бандитов, ребята с юга, ваши…

— Что значит «ваши»?

— Из армии, из спецслужб, ветераны разные из горячих точек. Мне кажется, эти способны.

— Эти да. Эти запросто. Может, тебе не испытывать судьбу, может, дать им кредит, и пусть они себе идут на все четыре стороны?

— Я, может быть, даже и дал. Но я не знаю кому. И потом меня за это так могут притянуть… Я же не один, надо мной толпа контролеров, я за каждый кредит башкой отвечаю…

— Н-да. Вот уж не думал, что чужие деньги могут быть такой головной болью.

— Деньги — это вообще одни сплошные проблемы. Пока денег нет — ты никому не нужен и неинтересен. А как появились — все к тебе тянутся, все норовят от целого кусочек отщипнуть.

— Скорее откусить.

— Ну да.

— А церберов, которые те денежки охраняют, сильно не любят. Впрочем, за что вас любить, когда такие проценты?.. Присутствующих это, конечно, не касается.

— Ипотека?

— Есть такое дело. Я, грешным делом, думал: хуже, чем под артналет угодить, не бывает, а оказалось, дурак был. Ваши клерки в пиджачках меня такими процентами накрыли, куда там системе «Град». Ладно, это к делу не относится. Давай так: присмотрись к клиентам, прикинь, кто на что способен. Тут я тебе помочь не смогу, ты свою клиентуру лучше знаешь. И обязательно отвечай на звонки. На все! Вежливо, спокойно. Трубку не бросай, не посылай никуда, не груби, не грози, не пугай. Болтай! Тебе их разговорить надо, чтобы вычислить.

— Не могу я, после того что они сделали!

— Можешь. Должен! Нечего тут нюни распускать. Тут не соплями исходить, тут с холодным носом действовать надо! Нет ситуаций, из которых нельзя выпутаться. Это я тебе точно говорю. Если вычислим, кто это — дальше проще будет. А я пока посматривать за тобой буду. Каждый день не обещаю, не обессудь, своих дел по горло. Но периодически — точно. Ну и ты не зевай. И если что — звони. Я тут же прискачу.

— Спасибо, Миша.

— Не за что. Мы своих в беде не бросаем. Воспитание не позволяет. Тебя Мария привела, значит, ты свой. В доску! Так что не меня — ее благодари!

Эпизод тридцать четвертый. Три месяца и двадцать семь дней до происшествия

Звонить Игорь не стал. Открыл дверь своим ключом, привычно включил в коридоре свет.

В руке у него был букет роз. В пакете торт и шампанское.

Он подсчитал: сегодня был небольшой юбилей — пять месяцев с того памятного дня, как он познакомился с Марией. Кто бы мог подумать, что дорожно-транспортное происшествие с двумя разбитыми машинами может стать семейным праздником?

— Мария, ты где?

Тишина.

— Мария?..

Мария сидела в комнате, в кресле, в темноте. При виде Игоря она повернулась к нему.

— Игорь, ты пришел? Поешь, ужин там — на кухне, на столе. Только подогрей, он, наверное, остыл.

Что-то в ее голосе, в этом сидении в темноте было непонятное и тревожное.

— Что случилось?

— Нет, ничего.

Игорь быстро подошел к Марии. Встал на колени, уронив розы.

— Посмотри на меня!

— Не надо, зачем?

Мария отвернула лицо, прикрылась руками.

— Маша! — Игорь обнял ее за плечи, мягко, но требовательно повернул к себе.

Мария уткнулась ему носом в шею. И Игорю стало горячо и мокро.

— Ты плачешь? Что здесь, в конце концов, происходит? Кто тебя обидел?