Сразу вспоминается одна из первых женщин-победительниц чемпионата по покеру. В своем письме она рассказала, что отложила значительную сумму, полетела в Лас-Вегас, приняла участие в чемпионате мира и победила. Мы с президентом университета Шелдоном Хэкни настаивали, что она продемонстрировала не просто потенциал, а реальные достижения мирового уровня – но это не помогло. Нам сказали, что ее результаты GRE недостаточно высоки. Я до сих пор благодарен ей: во время собеседования она нашла время обсудить некоторые мои ошибки в покере, чем помогла мне сберечь за следующие десять лет несколько тысяч долларов. «Смелость – вот ключ к игре с высокими ставками, – сказала она. – К белым фишкам вы должны относиться просто как к белым фишкам, какой бы номинал у них не был, один доллар или тысяча».

Заявления подаются до 1 января, и после серии трудных собеседований в конце февраля принимается решение о зачислении. Такая процедура действовала все сорок пять лет, которые я работаю на факультете. Насколько я знаю, за это время было сделано лишь одно исключение – для Анджелы Ли Дакворт.

В июне 2002 года, с большим опозданием, мы получили заявление Анджелы с просьбой зачислить ее в программу, обучение по которой начиналось с сентября 2002 года. Его должны были отклонить без лишних разговоров, если бы не вмешательство директора магистерской программы Джона Сабини. Джон (мир его праху – в 2005 году он скоропостижно скончался, ему было всего пятьдесят девять {1}) всегда был бунтарем. Он работал над такой необычной темой, как сплетни, утверждая, что это – законная форма морального осуждения, но представляющая собой менее строгое наказание, по сравнению с юридическими санкциями {2}. Чем бы ни занимался Джон, он постоянно шел против течения академической социальной психологии. Я был еще одним «оригиналом» на факультете и обычно с вниманием относился к нестандартным аргументам; аргументам, которым нужны понимающие слушатели. Мы с Джоном могли «учуять» себе подобных за милю.

«Знаю, что она непростительно опоздала, но вы должны прочесть это эссе, Марти», – написал мне как-то Джон. Речь шла об эссе Анджелы Ли Дакворт. Вот выдержка оттуда:

К моменту окончания университета я добровольно отработала учителем в кембриджских государственных школах не меньше времени, чем провела в аудиториях и лабораториях Гарварда. Своими глазами наблюдала отстающих учащихся современного города в отстающих городских школах и сделала выбор в пользу сознательности, пожертвовав любопытством. Я дала себе слово, что после получения диплома буду следовать курсу реформирования государственного образования. Перед своим выпуском основала некоммерческую летнюю школу для детей из семей с низким доходом… Кембриджская летняя школа {3} стала примером для государственных школ по всей стране, о ней рассказывали в передаче Национального общественного радио и писали во многих газетах. Школа была отмечена как лучший государственный проект в штате Массачусетс, опыт начали изучать в Институте управления имени Кеннеди.

Следующие два года я провела в Оксфордском университете, став лауреатом стипендии Маршалла. Мои исследования фокусировались на магноцеллюлярных и парвоцеллюлярных путях передачи визуальной информации при дислексии… К диссертации я решила приступить позже… И следующие шесть лет работала учителем в государственных школах, руководила некоммерческой организацией, была консультантом спецшкол и писала образовательные программы.

Много лет проработав с учениками, представляющими оба полюса успеваемости, я стала совершенно иначе смотреть на школьную реформу. Думаю, что проблема не только в школах, но и в самих учащихся. И вот почему: учиться трудно. Конечно, учеба – это весело, она бодрит и доставляет удовольствие, но часто приводит в уныние, выматывает и обескураживает. В общем и целом ученики, которые больше не хотят учиться, которые считают, что не могут учиться, и не видят в учебе никакого смысла, учиться и не будут – причем независимо от того, насколько чудесна их школа или преподаватель…

Чтобы помочь хронически неуспевающим, но умным ученикам, работники системы образования и родители должны вначале признать, что индивидуальные особенности человека важны по крайней мере не меньше, чем интеллект.

Пожалуй, не стану раскапывать свое написанное при поступлении в магистратуру Пенсильванского университета в 1964 году эссе, чтобы вы сравнили его с этим. В течение почти ста лет считалось правильным и политкорректным в неудачах учеников обвинять учителей, школы, величину классов, учебники, финансирование, политиков и родителей – то есть всё и всех, только не самих учеников. Как? Обвинять жертв? Обвинять характер студентов? Как грубо! Характер давно вышел из моды в общественных науках {4}.

В девятнадцатом веке всё связывали со свойствами личности: политику, этику, психологию. Первая после инаугурации речь Линкольна, обращенная к «лучшим сторонам нашей природы» {5}, была симптоматичной с точки зрения того, как американцы объясняли хорошее и дурное поведение. Поворотной точкой стал 1886 год – бунт на Хэймаркет-сквер в Чикаго {6}. Тогда, во время всеобщей забастовки, кто-то (кто – так и не ясно до сегодняшнего дня) бросил самодельную бомбу, полиция открыла огонь, в ходе пятиминутной схватки были убиты восемь полицейских, точное число погибших граждан неизвестно. В происшедшем обвинили немецких иммигрантов, которых пресса клеймила как «кровавых зверей», «монстров» и «извергов». Считалось, что к гибели людей привели низкие моральные качества иммигрантов, и к ним привесили ярлык «анархисты». Четверых повесили, пятый покончил с собой накануне казни.

Реакция левых на приговор была бурной. Благодаря этим протестам получила широкое распространение «свежая идея»: альтернативное объяснение плохих черт личности. Все обвиняемые принадлежали к категории наименее квалифицированных рабочих. Они не умели ни читать, ни писать по-английски, были доведены до отчаяния, получали нищенские зарплаты и жили скученно – семьями ютились в одной тесной комнатенке. «Свежая идея» заключалась в том, что преступление есть результат не плохих свойств личности, а неблагоприятной среды. Теологи и философы подхватили этот крик, что вылилось в возникновение «общественных наук», объясняющих поведение людей средой, а не характером или наследственностью. Почти вся история психологии XX века, как и история родственных ей социологии, антропологии и политологии, основана на этой посылке {7}.

Движимые будущим, а не прошлым

Обратите внимание на каскад перемен, который последовал, когда дурное поведение человека отказались объяснять его характером в пользу среды {8}. Во-первых, люди больше не несут ответственности за свои поступки, поскольку их истоки не в человеке, а в положении вещей. Это означает, что должно измениться и воздействие: если вы хотите улучшить мир, то вам следует устранять обстоятельства, вызывающие плохие поступки, а не терять время, пытаясь изменить характер, наказывая за плохое поведение и вознаграждая за хорошее. Во-вторых, прогрессивная наука должна выделить ситуации, порождающие преступления, невежество, предрассудки, несостоятельность и все прочие социальные болезни, которым подвержены люди, чтобы такие ситуации можно было исправить. Основным способом воздействия на мир стало использование денег для разрешения социальных проблем. В-третьих, в фокусе изучения должны быть плохие, а не хорошие события. С точки зрения общественной науки считалось, что разумно оправдывать неудачи Сэмми в школе тем, что она голодна, или что с ней плохо обращаются, или что в ее семье учеба не ценится. И напротив, мы не признаем заслуги людей, которые совершают добрые дела, потому что «оправдание» хорошего поведения сложившимися обстоятельствами бессмысленно. Странно утверждать, что Сэмми выступила с такой прекрасной речью потому, что училась в хорошей школе, что родители ее любили, и что она не испытывала недостатка в пище. И наконец – настолько постепенно, что почти незаметно – взгляд на любую ситуацию стал основываться на том, что мы движимы прошлым, а не будущим.