При виде посетителей стражники вскочили, вытянулись, выпятив объемные животы, приняли бравый вид. Нехотя поднялся с коврика и взъерошенный человечек.

— Извольте видеть, — прокомментировал увиденное Извицкий. — В тюрьме карты запрещены, так он, синьор Чижиков, чтобы не потерять квалификацию камешками изволит развлекаться.

Чижиков виновато заморгал и всем своим видом дал понять, как глубока бездна его раскаяния, как долго пришлось блуждать потемками безнравственности, пока не очутился в этой тюрьме.

— Ладно, картежная твоя душа, хватит валять дурака! — сердито прервал разыгрываемую пантомиму Извицкий. — Мы тебя, подлеца эдакого, выпускаем! Поступаешь в распоряжение этого господина, — Извицкий указал на Дениса, — и будешь выполнять все его распоряжения! Не вздумай удрать, поймаем — закончишь свои жалкие дни на пыточном дворе!

Чижиков радостно задергал головой и принялся торопливо собирать свои нехитрые пожитки. Все уместилось в небольшом сиротском узелке с которым бывший узник замер в почтительной позе у ворот. Впопыхах был также залпом употреблен, не забыт стакан водки, честно только что выигранный у стражников, вероятно, для храбрости.

— Кстати, хотите посмотреть на пыточный двор этой тюрьмы? — хитро прищурился, обращаясь к Денису, ротмистр. — Пытки там в основном китайские, так, кое что осталось после освобождения города от гаминов. Идемте, незабываемые впечатления, подлинный азиатский колорит… — видя нерешительность гостя ротмистр взял его за локоть и потянул к низенькой калитке в деревянном заборе.

Калитку открыл огромный, как Кинг-Конг, бритоголовый маньчжур в кожаном фартуке. «Брать?» — сразу и деловито поинтересовался он у Извицкого, протянув свою покрытую вздувшимися жилами лапу к Денису. Тот непроизвольно отшатнулся.

— Нет, гуйцэтгэж, это мой гость! — остановил монгола Извицкий. — Хотим увидеть твои самые лучшие и интересные пытки…

Палач-гуйцэтгэж молча кивнул и направился к ящикам, из которых торчали головы обреченных на мучения кандидатов, были среди них и женщины.

— Не смей, урод! — не выдержал Денис и непроизвольно, сам удивляясь своей смелости, оттолкнул палача от ящиков. Затем в ярости повернулся к ротмистру.

— Слушай, гусар его величества, конногвардеец или как там тебя, зачем ты меня сюда приволок? Чем вы тут вообще занимаетесь, дебилы несчастные! Кто эти люди? — Денис махнул рукой в сторону торчащих голов, которые начали реагировать на поднявшийся шум. — Я про вас статью напишу, мировая общественность все узнает, ООН не простит! Устроили тут с вашим бароном гестапо! Фашисты! Я… Я…

Тенями рассудка забродили сомнения в реальности происходящего, квест какой-то, а не реальность. Поле чудес. Опять забрезжила робкая надежда, что все это странный болезненный сон, навеяло. Раз такой впечатлительный, нужно меньше смотреть на ночь накачанного из Интернета кино: исторического вообще не надо, а если и смотреть, то исключительно комедии, мыльные сериалы можно, муси-пуси… Ничего, сейчас Денис покричит, покричит и проснется, спросит сам себя, а еще лучше Тамару, которая окажется, как всегда в постели рядышком: «А что это было?». Но нет ни Тамары, ни ответа. А есть все тот же пыточный двор, собачьи ящики для людей, палач, Извицкий… Возобновился привычный ход мыслей, ставим окончательный диагноз, делаем выводы: пробрался зарабатывать, никем не прошенный, на этот затерянный во времени аттракцион ужасов — так зарабатывай, не строй из себя Терезу матушку! Не лезь в чужие и такие непонятные для тебя дела. Деньги, деньжата-денежки, тити-мити, не любят шума, избегают конфликтов с любыми властями, тем паче с контрразведкой, не ссорятся из-за пустяков с палачами, бочком-бочком протискиваются сквозь смертельно опасные реалии и выкрутасы истории. Поэтому все течет, все изменяется, а денежки в этом мире были, есть и будут…

Тем временем палач пыточным столбом застыл на месте, в изумлении переводя взгляд с Дениса на Извицкого и в обратном направлении. Тираду Дениса ротмистр слушал спокойно, только несколько раз поморщившись, как от зубной боли.

— Как я понял, пытки смотреть не будем, — процедил он. — Будем кричать глупости, оскорблять непонятными словами. Не думал, что у американских газетчиков такие издерганные, как у кисейных барышень, нервы. Ну да ладно, милый мой газетёр, я вас прощаю, но с вас бутылка. Идемте отсюда, а то у нашего добрейшего палача нервы тоже ни к черту! Трудится без отпуска и выходных, кормит свою семью, детишки. Пошли, расскажите, что для чего вам Чижиков понадобился…

Окончательно Лагода пришел в себя только за скользким от жира столом в питейном заведении без названия. Пили имевшуюся в скудном ассортименте все ту же местную водку-арьку из козьего молока, закуска тоже разнообразием не баловала — жирная баранина, обильно для пикантности посыпанная мелко нарезанным луком. Сначала, как и договорились, угощал Денис, пошли тосты. Потом Извицкий достал из своего портмоне и тоже бросил на стол несколько серебряных китайских монет-лянчинов. Толкнув ротмистра обширной грудью, хозяйка — краснощекая забайкальская казачка, монеты сгребла и вскоре на столе возникла новая емкость с водкой и все та же баранина с луком. «Местные гастроэнтерологи наверное неплохо здесь, в Урге, зарабатывают. Сплошной холестерин…» — подумал Денис, погружая пальцы в бараний жир.

Возле питейной стойки, за которой красным солнышком сияла довольная хозяйка, появился виртуоз-балалаечник в русской косоворотке и принялся выкидывать коленца, услаждая слух собравшихся актуальными песнями в духе времени: «Цыпленок жареный, цыпленок вареный, цыпленок тоже хочет жить, его поймали, арестовали…». Не выпуская из рук балалайки, не переставая играть, музыкант вприсядку прошелся вокруг гостей, потом, напрашиваясь на щедрые чаевые, ловко крутанул назад, через спину, двойное сальто. Сидевший до этого молча, уже от водки лиловый Чижиков вдруг крякнул, подскочил к остановившемуся перевести дух виртуозу с балалайкой, в лоб поцеловал и вложил ему в руку свои монеты. Остальное щедрой горкой высыпал на стол. «Хозяюшка, цветочек аленький, еще водки!». До финансовых планов и задумок в тот день так и не добрались. Хотя сами финансы из кармана Дениса уже начали напевать романсы, он забывшись после всего потребовал коньяку. Извицкий его по-дружески обнял и объяснил под громкие хрипы разбитого граммофона, заменившего уже исчезнувшего балалаечника: «Голуба, у нас в Урге из хорошего обнаружен только коньячный спирт, да и тот по строжайшему приказу Унгерна бережем для аэропланов, вместо бензина».

Потом была незабываемая поездка на шайтан-арбе — автомобиле контрразведки под управлением Извицкого по ночным лужам-омутам притихшей Урги. «Господа, едем к девочкам! Я угощаю!» — разошелся ротмистр, безжалостно до предела выкручивая баранку фордовской модели. Чижиков устроился рядом с водительским местом и, отпихивая ротмистра, по очереди дергал все рычаги, которые попадались под руку, пытался нажимать на свободные педали. На заднем сиденье вместе с автомобилем лихо подпрыгивал Лагода, его совсем развезло. Для поездки к девочкам все были уже никакие, поэтому поехали в гостиницу. Встретила гуляк заспанная мадам Юнь-Лунь. Прямо с ходу, вместо здрасте, Лагода предложил ей руку и сердце, полез целоваться. Когда Извицкий с Чижиковым откланялись, мадам, вместе с явившимся на подмогу мужем, с великими трудами доставила упирающегося постояльца на второй этаж в номер. Здесь его уже поджидал нарисованный золотой дракон и предложил в вышитом шелком пруду вдвоем искупаться, освежиться перед сном…