— Постой, постой, американец, не спеши! — забеспокоился штабс-капитан. — От барона Унгерна приказ вышел — обнаруженные старинные монгольские печати изымать и сразу к нему. За нарушение приказа — смертная казнь. А у нас с этим строго, не забалуешься…

За спиной стоящих у стола, в темноте послышался какой-то треск. Штабс-капитан резко обернулся, поднял лампу, чтобы разглядеть в чем там дело. Но карбид в бачке лампы через сложные химические реакции отдавал уже последнее, свет слабел, скрытое в потемках скорее угадывалось.

— Крысы… — попытался объяснить непонятный шум офицер. — Хотя, кто его знает… Замок на дверь повесить повесили, да наши казачки и некоторые господа офицеры из гимназистов, похоже, замок этот гвоздиком наловчились открывать. Буряты из конного дивизиона заклинания свои к замку подбирают. Всем сюда хочется! Ставили часовых — ночью бросают пост и дёру, говорят, не хорошее место. Еще у нас говорят, что из бочек с коньячным спиртом ровно в полночь вылезает пошалить нечистая сила… Вылезает шалить на складе нечистая сила, спаси и сохрани, — штабс-капитан торопливо перекрестился, — а отвечать потом мне, бароном сюда фельдцихмейстером поставлен…

Денис подумал, что сегодня же раздобудет себе какое-нибудь оружие — лучше всего в деревянной кобуре маузер или кольт-пугач максимально возможного калибра, такой, как в ковбойских фильмах с Гойко Митичем. А то с одним газовым баллончиком в кармане здесь много не навоюешь, столько вокруг опасностей.

Штабс-капитан достал из шкатулки печать, водрузил на нос профессорское пенсне и принялся разглядывать находку. В слабом свете от лампы печать из полупрозрачного халцедона замерцала каким-то внутренним загадочным сиянием.

— Ишь ты, вещь какая, не фитюлька… — с восхищением оценил увиденное офицер. — А ты говоришь — монголы. Вот тебе и монголы…

В тишине подвала из темноты громом оглушительно бабахнул выстрел. С носа штабс-капитана испуганной бабочкой слетело пенсне, выронив на стол печать, он схватился за голову и навзничь со стоном рухнул. Денис от неожиданности сразу присел, обычная реакция на близкую стрельбу не знакомых с военным делом людей. Лампа осталась на столе, в желтом круге подслеповатого света продолжала слабо мерцать и переливаться оттенками печать. Из сгустившейся сразу темноты в круге света появилась чья-то длинная рука, из своего укрытия Денис разглядел только рукав монгольского халата. Рука потянулась к печати.

«Не отдам! — взыграло в Денисе ретивое. — Раз за такие вещи здесь убивают, не отдам и всё! Мое!». Нащупав возле себя на полу розочку от винной бутылки, со всей силы вонзил ее острые концы в руку невидимого убийцы. «Ах, ты…!» — на хорошем русском обложил неизвестный, отдернул окровавленную руку и в круге света появился ствол нагана. Схватив со стола печать, Денис поспешно откатился в темноту. Следом, но уже наугад опять зазвучали выстрелы.

В коридоре за входной дверью послышались громкие голоса: «Господа, что за стрельба? Вы что, дуэль тут устроили?». В помещение ввалились несколько офицеров с револьверами наготове. Зажгли принесенные лампы и фонари. Денис осторожно встал с пола, поднял руки. «Не стреляйте! Свои! Где-то здесь спрятался убийца!». Печать приятно оттягивала карман. Еще выстрелы раздались уже в коридоре. Держась за руку и морщась от боли появился Извицкий. «Господа, есть у кого-нибудь бинт с собой? Я ранен! Стоял у двери, а он, злодей какой-то, попытался отсюда улизнуть. Я схватил его за рукав халата, а он из халата выскользнул и бегом наверх по лестнице. Я за ним — он обернулся и из нагана в меня. Азиат мне незнакомый. Поздравляю вас, господа, агенты большевиков хозяйничают здесь, как у себя дома! Довоевались!..». Досадливо отмахнувшись от пытавшихся его перевязать офицеров, Извицкий устроился на ступеньках и принялся бинтовать руку сам, зажав свободный конец бинта зубами.

Офицеры рассматривали брошенный халат. Привели дежурившего наверху казака и начали его допрашивать. «Вот вам крест! — перепуганный казак принялся торопливо осенять себя на старообрядческий манер. — Никого из чужих сюда не пускал, не видал таких даже! Вот вам крест!». «Да ты пьян, мерзавец! — заревел появившийся Сипайлов. — Разоружить и ко мне в контрразведку! Я там с тобой поговорю, все вспомнишь, сукин сын!».

Закончив перевязку, Извицкий подошел к Денису. «Позвольте заметить, дорогой мой американец, как журналисту вам чертовски везет! — обратился к нему ротмистр с улыбкой. — Другие газетчики, репортеры в поисках сенсаций целыми днями носятся с высунутыми языками, а вы где не появитесь — там сразу или скандал или перестрелка! Приключения сами вас находят! Кстати, напомните мне, а то запамятовал — в какой газете вы работаете? Там вас должны очень ценить!».

Денис напрягся и впился взглядом в лицо Извицкого. Контрразведка начинает интересоваться местом его работы. Это плохо, если примутся копать — финал может наступить гораздо раньше, чем хотелось бы. Задав вопрос, ротмистр все с той же приветливой улыбкой терпеливо ждал ответа.

— Я уже говорил, — после короткой паузы сформулировал ответ Денис. — вы действительно забыли, ротмистр. Я работаю не в одной, а для разных финансовых газет в разных странах, составляю обзоры для инвесторов по Центральной Азии. Собираю и поставляю им информацию, делаю свой бизнес…

— Ах, да, да, вспомнил! — обрадовался Извицкий. — Вы действительно что-то такое говорили, упоминали…Кстати, о бизнесе. Как вы просили я нашел нужного вам человека… в нашей тюрьме. Виртуоз, Паганини карточной игры. Не мудрствуя лукаво, в три карты обчистил сначала местных русских купцов, потом переключился на разграбивших Ургу китайских офицеров. Заигрался и очутился в китайском тюремном ящике — наружу торчит только голова, остальное в распоряжении палача на пыточном дворе. Повезло, до пыток не дошло, не успели — китайцев мы прогнали, освободили Ургу. Опять он, неугомонный, берёт в руки три заветных карты и предлагает уже нашему милейшему Сипайлову угадать, где, в которой из трёх таится русский Джокер-Ибикус. Полковник не угадал и наш виртуоз обратно в тюрьме, уже в монгольской, но числится за русской контрразведкой. Фамилия его — Чижиков, чижик-пыжик такой хитрый. В Ургу прибыл неведомо откуда с ватагой кочевых монголов, говорят, подобрали его где-то в песках Гоби. Скользкий тип, я бы его расстрелял к чертовой матери, но лучше этого Чижикова вам три карты никто не передернёт во всей Монголии. Ибикус! Едем знакомиться!

Тюрьма Урги была окружена высоким частоколом, который в нескольких местах украшали отрезанные человеческие головы. Видя реакцию побелевшего Дениса, Извицкий поспешил объяснить: «Ей богу это не мы, это внутренние монгольские дела, куда мы не вмешиваемся. Азия-с!». В тюремном дворе с правами человека тоже было плоховато, не соблюдались: бродивших по двору арестантов забили в тяжеленные деревянные воротники-колодки, запертые на замок. В железной клетке посреди двора лежал иссушенный, как мумия, человек. Рядом в деревянных мисках еда и вода, но дотянуться до них сквозь прутья клетки у несчастного не было никакой возможности. Возле бочки с протухшей водой, окруженный тюремными охранниками, сидел на грязной подстилке какой-то сердито взъерошенный человечек в студенческой тужурке и сосредоточенно катал по доске маленькие круглые камешки, ловко накрывая их тремя солдатскими кружками. Рядом на подстилке уже лежали хлеб, мясо, появился стакан мутной водки-ханшина. «Кручу, верчу, обмануть хочу!» — монотонно напевал человечек в тужурке. Денис остолбенел. Эту присказку, слово в слово, он уже слышал на вокзальной площади ровно 95 лет тому вперед. В том Городе, откуда его так вовремя выдернули золотые драконы. Только вместо камешков по грязной картонке там катали шарики из поролона, а накрывали их пластмассовыми стаканчиками. Вместо монгольских стражников вокруг толпились железнодорожные пассажиры с чемоданами. Самоуверенный Денис тоже подошел и немножко проиграл, было дело…