— Что?! Альберт Эйнштейн? — удивился Ноу Йоу.

— Нет, Соломон Эйнштейн, — ответил мистер Аттербери. — Хм! Ты и о нем слыхал?

— Э… да.

— Я его помню. Когда я еще под стол пешком ходил, у него на Кейбл-стрит были чучельная мастерская и магазинчик «Рыболов-любитель». Он всегда изрекал что-нибудь этакое. Он был немного философ, этот Соломон Эйнштейн.

— А занимался набивкой чучел? — удивился Ноу Йоу.

— И еще думал, — напомнил Джонни.

— Ну, это, можно сказать, у них семейное, — сказал мистер Аттербери. — Кроме того, когда человек по локоть запускает руку в мертвого барсука, у него появляется достаточно времени для абстрактных размышлений.

— Да, это уж точно лучше, чем думать о том, чем ты занят, — согласился Холодец.

— Тогда решено — «Сплинберийские добровольцы», — подытожил мистер Аттербери.

Трубка телефона-автомата в «Белом лебеде» обросла инеем.

— Готовы, мистер Эйнштейн?

— Поехали, мосье Флетчер!

В трубке щелкнуло. Воцарилась тишина. Вновь потеплело.

Спустя полминуты за двадцать миль от города в маленьком деревянном домике, где размещался радиотелескоп Сплинберийского университета, резко похолодало.

— Работает!

— А что вы себе думали? Самая страшная сила во всей этой вашей вселенной, чтоб ей повылазило, — сила привычки. Тяготение мосье Ньютона рядом с ней — пшик.

— Когда же вам пришла в голову эта мысль?

— Помню, я тогда работал ну очень крупную треску.

— Да? Ну-с… посмотрим, что можно сделать…

Мистер Флетчер оглядел комнатушку. В настоящий момент в ней не было никого, кроме Адриана Миллера по прозвищу Любопыт, мечтавшего стать астрономом, поскольку работа астронома в его представлении состояла исключительно в том, чтобы допоздна не ложиться спать и смотреть в телескоп. Он страшно удивился бы, если бы узнал, что основное ее содержание — складывать длинные колонки цифр в маленькой хибарке посреди продуваемого всеми ветрами поля.

Информация, поступавшая сейчас от телескопа, представляла собой единственную память о звезде, взорвавшейся двадцать миллионов лет назад. Взрыв бесследно уничтожил на двух планетах миллиарды миролюбивых, спокойных, маленьких и упругих как резина существ. Несмотря на прискорбный факт своей гибели, они определенно служили Адриану большим подспорьем в его стремлении получить степень доктора философии, и кто знает — быть может, на вопрос, считают ли они свой труд напрасным, ответ поступил бы отрицательный…

Адриан поднял голову: моторы телескопа внезапно включились. На панели управления замигали лампочки.

Он схватился за главные переключатели. Они оказались такими холодными, что обжигали.

— Ай!

Огромная тарелка развернулась к Луне, висевшей над самым Сплинбери.

Принтер рядом с Адрианом зажужжал и залязгал, и на бесконечной бумажной ленте, которая поползла из него, появилось вот что:

0101010010101010001000010000110011001010

ЕСТЬПОШЕЛНИЧЧПУСТООО00000000011101111

ЛАДНОВОЗВРАЩАЮСССЬ000010001…

Мистера Флетчера рикошетом отбросило от Луны.

— И какая она?

— Я не успел толком рассмотреть, но вряд ли мне хотелось бы там жить. Однако мы добились своего. Небо — это что-то, мистер Эйнштейн!

— Согласен, мосье Флетчер! А кстати, куда подевался этот молодой человек?

— Мне показалось, он вспомнил о каком-то очень срочном деле.

— Ах, вон что. Нуте-с… надо бы доложиться остальным, а, мосье Флетчер?

Ночь в Центральном полицейском участке Сплинбери выдалась спокойная. Сержант Славни сидел и глядел на маленькие огоньки рации.

С юных лет сержант невзлюбил рацию. Она стала проклятием его жизни. Запоминать позывные было для Славни сущим мучением: все эти «Танго-Полька-Фокстрот» нипочем не желали держаться у него в голове, особенно когда он в два часа ночи гнался по улице за нарушителями законности и порядка. В конце концов он передавал какие-нибудь позывные вроде «Тряпка-Холка-Капот», что категорически и полностью исключало возможность его продвижения по службе.

Особенно Славни ненавидел рацию в такие ночи, как эта, когда ему выпадало дежурить. Не затем он поступал в полицию, чтобы осваивать всякую технику.

Телефон вдруг ожил. Звонил главный администратор «Одеона». Сержант Славни не сразу понял, чего от него хотят.

— Ну да, знаю, специальный сеанс по случаю Хэллоуина, — сказал он. — Стало очень холодно? Ну и что? Что, по-вашему, я должен сделать? Арестовать кинотеатр за то, что в нем холодно? Я полицейский, а не специалист по центральному отоплению! И кинопроекторы я тоже не ремонтирую!

Но едва он повесил трубку, как телефон зазвонил вновь. На звонок ответил один из молодых констеблей.

— Это из университета, — доложил он, прикрывая трубку ладонью. — Говорят, в радиотелескоп вселилась неизвестная сила внеземного происхождения. Знаете, у них за Слэйтом стоит такая огромная штуковина вроде спутниковой тарелки?

Сержант Славни вздохнул.

— Сможете получить описание? — спросил он.

— Я смотрел такой фильм, сержант, — вступил в разговор другой полицейский. — Там инопланетяне высадились на Земле и превратили всех до единого в городе в гигантские овощи.

— Да что ты? Ну, здесь это заметят дай бог через месяц-другой, — сказал сержант.

Констебль положил трубку.

— Он сказал только «неизвестная сила внеземного происхождения». И еще пожаловался на жуткий холод.

— Ага. Стало быть, жутко холодная неизвестная сила внеземного происхождения, — резюмировал сержант.

— К тому же невидимая.

— Ясно. Он опознает ее, если не увидит еще раз?

Молодой полицейский озадаченно взглянул на начальника. Не мечите бисер перед свиньями, подумал сержант.

— Хорошо, — сказал он. — Итак, нам известно следующее. В Сплинбери вторглись неизвестные невидимые пришельцы. Они заглянули в «Гадкого утенка», взорвали там игровой автомат «Космические захватчики» — на мой взгляд, вполне разумный поступок — и отправились в кино. Что ж, тоже можно понять. Пока новые фильмы доберутся до Арфы Кадавра…

Телефон снова зазвонил. Констебль поднял трубку.

— Ну-с, как развиваются события, позвольте вас спросить?

— Это хозяин «Чудо-пиццы», сержант, — сказал констебль. — Он говорит…

— Ага! — перебил сержант. — Все правильно! Они зашли за пиццей номер три «экстра пепперони»! Надо полагать, она напоминает им кого-то из друзей.