– Расскажи про Джозефа, – не сдается Луиза Флорес.

– Я уже сказала – не хочу говорить о Джозефе.

– Тогда про Мириам. Про нее ты говорить согласна?

– А про нее и рассказывать нечего.

Моя дешевая сумка соскальзывает на пол, но подбирать ее не собираюсь.

Луиза Флорес с невозмутимым видом осведомляется:

– В каком смысле?

– В прямом.

Лучше и не скажешь. Мириам была пустым местом. Мне она не нравилась, но все-таки я ее немножко жалела. Роста она была маленького, меньше метра пятидесяти. Волосы седые, мышиного серого цвета. Кожа неровная, вся в морщинах. Мириам целыми днями сидела в своей комнате. Мне и двух слов не сказала. Разговаривала только с Джозефом.

Но когда они с Мэттью и Айзеком приехали в приют меня забирать, Мириам выглядела совсем по-другому. В тот день Джозеф нарядил ее в симпатичное хлопковое платье с короткими рукавами и V-образным вырезом, а пояс был завязан пышным бантом. Мэттью с Айзеком были одеты в белоснежные рубашки и отглаженные брюки. Даже Джозеф выглядел очень элегантно в полосатой рубашке и галстуке. Взгляд у него был добрый. Таким я его видела в первый и последний раз. Проследил, чтобы Мириам приняла таблетки и накрасила губы. Велел ей улыбаться каждый раз, когда легонько подтолкнет ее в бок. По крайней мере, думаю, что так и было, потому что с тех пор ни разу не видела Мириам улыбающейся. В любом случае впечатление на социальную работницу они произвели хорошее. Та решила, что отдать меня Джозефу и Мириам – идеальный вариант. Рассуждала про то, какая это огромная удача и счастье. Скорее наоборот – неудача и несчастье. Социальная работница клялась, что Джозеф и Мириам прошли все проверки и посещали специальные занятия для тех, кто хочет взять под опеку ребенка. Вдобавок у них есть свои дети. Джозеф с Мириам благополучно получили лицензию. «Ты вытащила счастливый билет», – говорила социальная работница.

Никто не спрашивал, хочу я жить с Джозефом и Мириам или нет. Мне тогда было девять лет. Никого не волновало, чего я хочу. По всеобщему мнению, я должна была радоваться, что меня забирают из приюта, что не придется оставаться там до восемнадцати лет. Семья у Джозефа и Мириам была полная и даже довольно большая – считалось, что это тоже плюс. Хотя трудно сказать. Но социальная работница говорила, что у нее есть убедительное доказательство их благонадежности – документы. Потом она усадила меня на стул, посмотрела в глаза и произнесла:

– Пойми, Клэр, ты ведь взрослеешь, становишься старше. Может быть, это твой единственный шанс попасть в семью.

Но у меня была семья – мама, папа, Лили. Другой мне было не надо.

Лили удочерили сразу же, потому что ей было всего два года. Бесплодные пары вроде Пола и Лили Зигер присматривают как раз таких детей – младенцев или, если не получится, малышей лет двух-трех. Лили едва помнила родителей, а со временем и вовсе начисто их забудет. Будет считать себя дочкой Пола и Лили.

Но «взрослая» девятилетняя девица никому не нужна. А десятилетняя или одиннадцатилетняя подавно. Надо торопиться, сказала мисс Эмбер Адлер, социальная работница.

Я собрала немногочисленные вещи, которые мне позволили взять с собой. Одежду, книги, фотографии мамы, которые Джозеф потом порвет.

– Про Джозефа тебе тоже сказать нечего?

Я подумала о нем. Джозеф был высоченный, здоровый, со зловещим хищным взглядом и римским профилем. Рыжие волосы были подстрижены совсем коротко, как у военного. Борода топорщилась во все стороны. Ночами я не спала и, лежа в постели, в страхе прислушивалась: вдруг сейчас заскрипят деревянные половицы и за дверью раздадутся его шаги? Когда Джозеф ложился ко мне в кровать, колючая борода задевала мое лицо.

– Нет, – сказала я, глядя старухе прямо в глаза. – Нет, мэм. Страшнее Джозефа человека нет.

Мысли про кровь на майке не выходят из головы. По пути из прачечной прохожу мимо соседа, Грэма. Я настолько встревоженна и растерянна, что, когда он своим обычным жизнерадостным тоном объявил: «Хорошеешь с каждой встречей!», пришлось просить, чтобы повторил.

– Что? – переспрашиваю я, и Грэм смеется.

Только тут обращаю внимание, что до сих пор одета в халат. Волосы растрепаны, вдобавок душ так и не приняла. К тому же голова немного кружится. Не мешает подкрепиться. Опираюсь неверной рукой о стену. Грэм подходит ко мне вплотную, не заботясь о таких мелочах, как личное пространство. Выглядит сосед, как всегда, безупречно. Одет в пуловер с молнией на вороте, темные джинсы и кожаные лоферы.

Но, хотя знаю, что видок у меня жуткий, уверена в искренности Грэма. По взгляду сразу видно – сосед и впрямь считает меня красивой. Игриво берет под руку и приглашает на вечеринку – в кафе «Спьяга» будут отмечать чью-то помолвку. Трудно представить, чтобы Грэму не с кем было пойти на праздник. Соседа всегда сопровождает очередная красавица-блондинка в маленьком черном платье и в туфлях на высоких каблуках.

Руки у меня дрожат. Заметив это, Грэм спрашивает, что случилось. Отчаянно хочется прижаться к нему, зарыться лицом в серый пуловер и рассказать про все. Про девушку, про ребенка, про кровь. Во взгляде Грэма читается искренняя тревога. Между бровей пролегла морщинка. Сосед не сводит с меня глаз, пытаясь понять, о чем я недоговариваю. Приходится отвести взгляд.

Грэм чувствует, что Хайди Вуд, у которой всегда все под контролем, угодила в неприятную ситуацию.

– Все нормально, – вру я.

Думаю то про кровь, то про грибковую инфекцию у малышки, то про Криса. Муж считает, что я не должна была помогать несчастному ребенку. А еще я впервые за много лет снова подумала про маленькую Джулиэт.

Но Грэм так просто не сдается. Другой бы просто кивнул и сменил тему. А сосед пристально вглядывается в мое лицо, пока не изображаю улыбку и не говорю, что у нас и правда все нормально. Через некоторое время Грэм понимает – пытаться что-то из меня вытянуть бесполезно.

– Тогда пошли со мной, – приглашает он и тянет меня за руку.

Невольно начинаю передвигать ногами по ковровому покрытию. Смеюсь. Грэму всегда удается меня насмешить.

– Я бы с удовольствием, сам знаешь, – отвечаю я.

– Ну так за чем дело стало? Пожалуйста! Вечеринка будет скучнейшая. Я ведь терпеть не могу всю эту пустую болтовню! – уговаривает Грэм.

Но мне прекрасно известно, что сосед кривит душой.

– Грэм, не могу же я пойти на вечеринку в халате.

– По пути заскочим в Трайбеку, купим что-нибудь роскошное.

– Сто лет ничего роскошного не надевала.

– Ну хорошо, тогда практичное и симпатичное, – делает уступку Грэм.

Но идея роскошно нарядиться и прикинуться его подружкой начинает мне нравиться. Невольно задумываюсь, почему у Грэма до сих пор нет ни жены, ни постоянной девушки. Вдруг Крис прав, и он все-таки гей? Неужели все эти красотки – просто прикрытие?