Например, первый известный моряк с фамилией Римский—Корсаков – вице–адмирал Воин Яковлевич поступил в Морскую академию еще в 1715 г., а окончил жизнь членом Адмиралтейств–совета. Примечательно, что трое его потомков впоследствии командовали Морским кадетским корпусом – Николай Петрович Римский—Корсаков, Воин (Иван) Андреевич Римский—Корсаков и Николай Александрович Римский—Корсаков. Более того, первые двое из них умерли на посту директора корпуса.

Про реформатора Морского корпуса Воина (Ивана) Андреевича Римского—Корсакова (он руководил корпусом в 1861–1871 гг.) в воспоминаниях его кадета Константина Станюковича можно прочесть следующее:

«…Это был человек не из корпусных заматерелых «крыс», а настоящий, много плававший моряк, превосходный капитан и потом адмирал, образованный, с широкими взглядами, человек необычайно правдивый и проникнутый истинно морским духом и не зараженный плесенью предрассудков и рутины присяжных корпусных педагогов. Он горячо и круто принялся за «очистку» корпуса: обновил персонал учителей и корпусных офицеров, призвал свежие силы, отменил всякие телесные наказания и вообще наказания, унижающие человеческую натуру, внес здоровый, живой дух в дело воспитания и не побоялся дать кадетам известные права на самостоятельность… одним словом, не побоялся развивать в будущих офицерах самостоятельность и дух инициативы, т. е. именно те качества, развития которых и требовала морская служба. Сам безупречный рыцарь чести и долга, гнушавшийся компромиссов, не боявшийся… защищать свои взгляды, такой же неустрашимый на «скользком» сухом пути, каким неустрашимым был в море, он неизменно учил кадет не бояться правды, не криводушничать, не заискивать в начальстве, служить делу, а не лицам, и не поступаться убеждениями, хотя бы из–за них пришлось терпеть. При нем ни маменькины сынки, ни адмиральские дети не могли рассчитывать на протекцию. При нем, разумеется, не могло быть того, что говорят, стало обычным явлением впоследствии: покровительство богатым и знатным, обращения особенного внимания на манеры, поощрения «похвальной откровенности» и ханжества… При этом директоре справедливость была во всем и всегда, оказывая благополучное влияние на кадет. Он был строг при всем этом, но кадеты его обожали, и бывшие в его время в корпусе с особенным чувством вспоминают о нем. Всегда доступный, он не изображал из себя «бонзы», как изображали многие директоры, и кадеты всегда могли приходить к нему с объяснениями и со всякими заявлениями. Высокий, худощавый, несколько сутулый с виду, он серьезно и внимательно выслушивал кадета и сообщал свое решение ясно, точно и кратко. При нем Морской корпус, как кажется, переживал самое лучшее время своего существования после николаевского времени».

Впрочем, куда больше, чем Воин (Иван) Римский—Корсаков, известен его брат – Николай Андреевич Римский—Корсаков, выдающийся русский композитор, ушедший из строевого состава флота в чине лейтенанта. Кстати, он некоторое время занимал должность инспектора духовых оркестров Морского ведомства. Вполне естественно, что морская тематика занимала в произведениях отставного лейтенанта более чем достойное место.

О руководившем Морским кадетским корпусом контр–адмирале Николае Александровиче Римском—Корсакове (1904–1906 гг.) воспитанники отзывались уже без особого пиетета. Будущий контр–адмирал советского Военно–морского флота Владимир Александрович Белли писал, что он «был похож скорее на доброго папашу и меньше всего – на адмирала–начальника». Другой кадет прямо говорил, что «адмирал ни во что ни входит».

Не менее чем Римские—Корсаковы был известен в Российском Императорском флоте и род морских офицеров Тыртовых. Наибольших высот достиг адмирал Павел Петрович Тыртов, в 1896–1903 гг. занимавший пост управляющего Морским министерством (по сути — морского министра).

Тыртов, вернее — его старик–швейцар из отставных матросов, в начале XX в. стал героем истории, которую из уст в уста передавали высокопоставленные обитатели Санкт–Петербурга. В конце жизни адмирал сильно болел, и его как–то решил навестить на дому сам император Николай Второй. Надел полковничий мундир и направился из Зимнего дворца в Адмиралтейство, где в казенной квартире жил занемогший министр. Однако на порог самодержца Всероссийского не пустили. «Не велено, не принимают», — сказал швейцар.

Император настаивал, но отставной матрос тоже упорствовал. Тогда Николай попросил передать домашним Тыртова, что, мол, пришел царь. Швейцар слегка опешил от такой наглости «полковника», но пошел в комнаты.

Естественно, домочадцы Тыртова государя императора «признали», и, перейдя через порог, он пожурил швейцара за то, что заставил его мерзнуть на лестнице по зимнему времени. «Сами виноваты, Ваше императорское величество, заходите редко», — браво парировал привратник. Николай Второй, как говорят, только рассмеялся и руками развел.

В вице–адмиралы вышел и брат министра — Сергей Петрович Тыртов, командовавший эскадрами в Балтийском и Черном морях, а также в Тихом океане. Генеральский чин носил Петр Иванович Тыртов, стоявший во главе Технического училища Морского ведомства.

По пять адмиралов и генералов дали Баженовы, Пилкины и Свешниковы. По четыре — Вейсы, Веселаго, Греве, Епанчины, Завалишины, Можайские, Путятины, Скаловские и Шульцы.

Двое братьев — Николай Петрович Епанчин и Иван Петрович Епанчин — участвовали восьмого октября 1827 г. в Наваринском морском сражении, в ходе которого союзная англо–франко–русская эскадра разгромила турецко–египетский флот. Оба они вышли в адмиралы.

Старший брат умер членом Адмиралтейств—Совета. Когда морские врачи сообщили адмиралу, что он умирает от старости, старик отказался принимать лекарства, озаботился о войсках, которые будут наряжены для его погребения, приказал в этот день для офицеров приготовить обед, а нижним чинам выдать денежные награды. Более того, Епанчин лично набросал рисунок надгробного памятника, который предстояло поставить на его могиле.

Адмиралом стал и племянник братьев — Алексей Павлович Епанчин, в 1871–1882 гг. возглавлявший Морское училище.

Со школьной скамьи мы знаем об отставном контр–адмирале Александре Федоровиче Можайском, который 3 ноября 1881 г. получил патент на паровой «воздухоплавательный снаряд», который можно считать одним из прообразов самолета. Куда меньше известно о том, что этот офицер является автором первого гидрографического описания вод Аральского моря и реки Амударья.

Младший брат Александра — Тимофей Федорович Можайский — контр–адмиральских «орлов» получил также при отставке. Звезд с неба он не хватал, а в последние годы служил в аппарате Морского ведомства.

Добавим, что отец братьев — адмирал Федор Тимофеевич Можайский — занимал целый ряд важных постов, включая капитана над Архангельским и Свеаборгским портами, а также начальника морской части в Финляндии.

Немало родов дали флоту по три высших офицера. Среди них — Барташевичи, Беклемишевы, Бровцыны, Бурачки, Вальронды (Вальронты), Врангели, Гадды, Григораши, Житковы, Ивковы, Ильины, Клокачевы, Колчаки, Кумани, Лазаревы, Линдены, Назимовы, Небольсины, Нордманы, Остелецкие, Повалишины, Подушкины, Рудневы, Рыкачевы, Старки, Стеценко, Стронские, Федоровичи, Хомутовы, Чайковские, Шведе, Шмидты и Штакельберги.