шею. Но были вещи, которых он сделать просто не мог! Например, оставить в опасности другого ребенка. Такой папаша, как Чернов, запросто мог искалечить Машке психику на долгие годы. Борис сам до сих пор даже слишком хорошо помнил свои детские страхи, когда кто-то из так называемых родственничков пытался срывать на нем свою злость, как на наиболее подходящем кандидате в мальчики для битья. Дед Леня за него заступался, а там, где не успевал это сделать, учил Борьку бороться со страхом и уметь противостоять своим обидчикам. Только далеко не у каждого ребенка в подобной ситуации есть свой замечательный дед! А Машка еще и девочка, не пацан. И папаша у нее… судя по всему, лучше б никакого не было, чем такой. В органы опеки бы сунуться, накатать на него телегу. Но слишком долго там раскачиваются чиновники. Порой гораздо скорее новости о печальной участи, постигшей очередного ребенка, появляются в сводке чрезвычайных происшествий. И Борька твердо знал, что в этом случае его совесть не даст ему покоя до самого конца жизни. А еще… еще он прекрасно осознавал, что теперь вряд ли сможет выпутаться из этой истории по одному лишь своему желанию. Потому что уже засветился перед Черновым еще тогда, возле магазина, на трассе. Встал у этого типа на пути, вступившись за девочку. И тем самым, как в шахматах, сделал свой выбор, передав право следующего хода Чернову: забыть этот инцидент или нет? Или выбрать что-то еще, потому что вся история в целом выглядела слишком туманной.

— Лизок, здесь связь безобразная, сеть вот-вот уйдет, — сказал он в трубку, обрывая следовавшие один за другим вопросы жены. — Я приеду, как только смогу! Очень по вам скучаю! Люблю! — И, отключившись, пошел обратно к своей машине тем же путем, через калитку.

Как выяснилось, Таня уже не спала. С благодарностью приняла от Бориса и шаверму, и кофе.

— Машке я взял пирожки и йогурт, — доложил Борис. — Придется ее будить, других вариантов нет. Пора отсюда выезжать.

— Так а будить ее зачем? Пусть спит.

— Затем, что, раз других вариантов нет, я с твоим мужем лично собираюсь побеседовать, — озвучил принятое решение Борис. — Но только я отправлюсь на эту встречу без вас! Так что поднимай все-таки Машуню. Пока есть время, я выведу вас пешком, через служебный вход, он от центральных ворот не просматривается. Оформлю вас в гостинице. В ближайшей, так что если сервис не устроит, то чтоб без обид. Пока самое главное — это ваша безопасность. Сидите там и не выглядывайте, еду закажите в номер. А я тем временем найду способ выяснить у Чернова, на каких условиях он будет согласен от вас отвязаться.

— Спасибо тебе! Что не бросаешь нас просто так! — Танин голос дрогнул, а в глазах блеснули слезы, которые она попыталась скрыть, отвернувшись и торопливо смахнув о плечо. И уже более твердо сказала: — Я поднимаю Марусю, минут через десять будем готовы выйти. В номере доспит и поест.

Машка, вопреки ожиданиям, не капризничала. Поднятая тихим и строгим Таниным голосом, она едва заметно улыбнулась Борису и послушно соскользнула вниз, на сидушки, хлопая сонными глазами, будто совенок. Следуя указаниям Бориса, обе его подопечные прошли под прикрытием фуры к дежурке охранника. Борис заверил того, что самое большее через час покинет площадку, не попадаясь на глаза начальству, и торопливо повел своих спутниц к неприметной двери, выводящей на противоположную воротам сторону. Сонная Машка спотыкалась, так что он в конце концов взял ее на руки вместе с ее неизменным спутником — зайцем. Девчушка быстро задремала, склонив голову ему на плечо. И ее доверчивое сопение возле уха, как и ручонка, обвившая его шею, лишний раз заставили Бориса осознать, что он не сможет просто отвернуться от Машкиных и Таниных проблем, не попытавшись сделать все возможное для того, чтобы оградить их от тирана в лице Чернова. Еще раз Борис утвердился в этом, когда прощался с Машкой в холле неприметной гостиницы, минутах в двадцати ходьбы: она обхватила его за руку, снова подкупающе заглядывая ему в лицо. И спросила:

— Ты опять уезжаешь?

— Надо ехать, Машунь. Работа меня ждет. Но мы еще увидимся, — он подмигнул ей, осторожно высвобождаясь из детских ручонок.

Попрощаться с Таней было гораздо проще.

— Вот, — Борис протянул ей несколько купюр наличкой, — вам на время. И это еще, — он отдал ей свой старенький телефон, обычно валяющийся в машине. Включался он очень редко, потому что хранился как раз для особых поводов, когда Борьке по каким-то причинам не хотелось засвечивать свой основной телефонный номер. — Держи его под рукой на тот случай, если нам потребуется связаться. Я обычно предпочитаю общаться сообщениями, так что поглядывай иногда, потому что у этого телефона вообще очень тихий звук, даже на вызовы.

Она молча кивнула, слишком взволнованная, чтобы говорить. Забирая телефон, коснулась его руки, взглядом подтверждая, что это нежное прикосновение не случайно. А потом молча взяла Машку за руку и пошла к лестнице, не оборачиваясь. Зато Машка выворачивала шею, рискуя споткнуться, но упорно не выпускала Бориса из вида. Не дожидаясь, пока она все-таки оступится, он помахал ей рукой и вышел. Тайком вернулся к машине. И вскоре выехал на своей Ласточке через ворота. Не таясь — наоборот, демонстративно притормозив у кафешки. Купленную там еду он сунул за занавеску, словно кому-то передавая, еще и постарался, чтобы со стороны выглядело, как будто он при этом с кем-то беседует: братки на «Лексусе» должны быть уверены, что Таня с Машкой все еще находятся с ним. Иначе как бы у них не возникла мысль исследовать ближайшие к стоянке гостиницы…

* * *

Бросив взгляд в зеркало заднего вида, Борис убедился, что Чернов с Хохлатовым прочно висят у него на хвосте. И повел их за собой из города, обратно на федеральную трассу, где у них не было ни единого шанса тормознуть его так, как им наверняка бы хотелось, — без огромного количества свидетелей. Утром, в начале рабочего дня, трасса была заполнена почти непрерывным потоком машин, и браткам ничего другого пока не оставалось, кроме как, встроившись в него, уныло тащиться за знакомой фурой в неизвестном им направлении. Зато Борис прекрасно знал, куда ему надо, и на этом переплетении дорог он чувствовал себя почти так же вольготно, как в родной квартире. Кафешки, развязки, светофоры, стоянки, дорожные знаки — все было на своих привычных местах. Оставалось, что называется, руку протянуть. Или, в Борькином случае, прокатиться. В обратном направлении,