сделать рентгенографию грудной клетки, которая показала, что остатки легкого полностью расправились. Даже после окончания смены Крис ждал, когда придет педиатр, чтобы официально передать дела. В конце концов, отсутствие новостей из Хемел-Хемпстеда – это хорошие новости.

Было слишком поздно звонить Измаилу из Барнета или Филу из Центральной мидлсекской больницы, поэтому я надеялся, что поговорка «отсутствие новостей – это хорошие новости» применима и к их пациентам. Возможно, мне следовало настоять на послеоперационных визитах на следующий день, чтобы избежать скучного амбулаторного приема вместе с мисс Шеперд. Тогда я, возможно, смог бы из Барнета поехать на юг, в Бесплатную королевскую больницу. Барнетская больница была территорией Мэри, поэтому ей было интересно послушать о местном пациенте. Мне даже сказали: «Молодец! Разрывы аорты никогда не бывают простыми». Возможно, это была печальная отсылка к той операции, на которой я ей ассистировал.

– А что насчет пропуска амбулаторного приема?

Сначала она нахмурилась и строго посмотрела на меня, а затем, к моему удивлению, сказала:

– Полагаю, вам следует приехать туда лично. Так поступают ответственные люди.

«Отлично, – подумал я. – У меня будет свободный день».

Центральная мидлсекская и Барнетская больницы находились в противоположных сторонах. Разумно было бы позвонить Филу в Лондон и спросить, следует ли мне приезжать, так что я попросил диспетчеров отправить ему сообщение на пейджер и долго ждал ответа. Возможно, он был занят в операционной. В 11:30 я позвонил снова, и в этот раз он ответил через пару минут.

– Привет, Стив! Ты оставлял мне сообщение? Я ассистировал на операции на желчном пузыре.

Я сразу перешел к делу:

– Планировал заехать сегодня днем и проведать нашего пациента, Фил. Ты будешь свободен?

За моими словами последовали пауза и зловещая тишина. Смущение ощущалось даже на расстоянии 10 километров.

– Мне очень жаль, Стив, следовало тебе позвонить. Он умер вчера.

– От чего он умер? – спросил я возмущенно, хотя и так знал причину. Вероятно, это была сердечная недостаточность, вызванная сильным ударом, разорвавшим перикард.

– После твоего отъезда его артериальное давление продолжило снижаться. Мы вводили препараты, но вчера утром он вошел в шоковое состояние. Мы были бессильны.

– Кое-что вы могли сделать, – ответил я. – Можно было попробовать внутриаортальную баллонную контрпульсацию. Его можно было перевести в Хаммерсмитскую больницу, которая находится всего в полутора километрах. Я мог это организовать.

Ответа не последовало – только звенящая тишина на другом конце провода. Я закончил наш разговор словами:

– Настаивайте на вскрытии, даже если коронер скажет, что в нем нет необходимости. У меня есть подозрение, что у него произошел тромбоз правой коронарной артерии, и я не хочу, чтобы проведенную мной операцию считали причиной смерти.

Итак, в тот солнечный вторник я направился в Барнет, чтобы позже удивить свою возлюбленную в Бесплатной королевской больнице. Я надеялся, что она работает в дневную смену и освободится к 16:30. Меня манила романтическая прогулка по Хемпстед-Хит или, если бы мне повезло, что-то более энергичное. Оказавшись в регистратуре Барнетской больницы общего профиля, я попросил разыскать Измаила. Если бы я пришел в отделение интенсивной терапии один, никто бы не понял, кто я. К счастью, он обедал в своем кабинете, и, хотя я разыскал его без особого труда, слово «кабинет» было слишком громким для того шкафа, где находился мой приятель. Стол, стул, окно – на этом все. Там было недостаточно места, чтобы мы могли поговорить, поэтому мы пошли в комнату отдыха для медсестер. Там он представил меня незаинтересованной публике из трех человек как героического кардио— и нейрохирурга, который в выходные спас пациента со множественными травмами. Несмотря на отсутствие эффекта, его слова хотя бы свидетельствовали о том, что пациент был еще жив.

– Как у него дела? – спросил я осторожно.

– Неплохо, – ответил Измаил. – Нормально с точки зрения сердца и сосудов. Рентгеновский снимок грудной клетки выглядит прекрасно, и пациент дышит самостоятельно. Мы ждем, когда он придет в себя, прежде чем заняться его позвоночником и тазом. Есть некоторые положительные признаки, но он еще не двигал ногами.

– Какие положительные признаки? – спросил я с характерной нотой разочарования в голосе.

– Ну, прошлой ночью артериальное давление поднялось, и все думали, что он придет в сознание. К сожалению, в отделении интенсивной терапии ему снова ввели седативный препарат, и с тех пор он не реагировал. Но я сохраняю оптимистичный настрой.

– Тогда пойдем посмотрим на него, – пробормотал я, допивая чашку отвратительного кофе.

Переломанное тело с перевязанной головой неподвижно лежало в углу, в то время как аппарат искусственной вентиляции легких шумно пыхтел, заставляя его дышать. Необычный звук сам по себе указывал на проблемы с вентиляцией. В первую очередь я попросил стетоскоп, но не услышал, как воздух проходит в левое легкое, расположенное с той же стороны, что и восстановленная аорта. Более того, я услышал громкий писк, когда мехи наполняли воздухом правое легкое. Компьютер между моими ушами постепенно обрабатывал информацию. Я смотрел на дренажные трубки, которые оставались на месте с самой операции: на обеих были зажимы, и я сразу понял, в чем проблема. Как только я убрал один зажим, воздух под давлением стал с шипением поступать в дренажную бутылку. Это было похоже на испускание газов в наполненной ванне.

Я повернулся к медсестре, ухаживавшей за пациентом, и с укором произнес:

– Зачем вы пережали дренажные трубки?

Она запаниковала, раскраснелась и уставилась на меня пустыми глазами. Я понял, что мне необходимо смягчить тон. Медсестры исполняют указания, а не принимают решения. Измаил пришел ей на помощь.

– Мне очень жаль. Мы обычно пережимаем дренажные трубки за час до их извлечения. Кровотечение давно прекратилось, и я подумал, что ты захочешь их извлечь.

Мой ответ был прямым, но максимально вежливым в сложившихся обстоятельствах:

– Вероятно, из какого-то участка легкого выходит воздух. Это напряженный пневмоторакс. Еще несколько минут, и у него остановилось бы сердце.

Я сказал достаточно. Из трубок все еще выходили пузыри, следовательно, я был прав. Через некоторое время воздух перестал бы выходить, но до этого момента трубки должны были оставаться на месте.

Незначительные, на первый взгляд, вещи часто приводили пациента к границе между жизнью и смертью. Если смерть все же наступала, обратного билета не было.

Я снова прослушал стетоскопом легкие пациента, и теперь звуки дыхания нормализовались. Звуки аппарата искусственной вентиляции легких – тоже. У меня возник вопрос:

– Когда ему в последний раз делали рентген грудной клетки?

– Вчера днем, – ответил Измаил.

– Давайте сделаем еще один, – попросил я. Это означало, что мне придется провести в Барнетской больнице