Впрочем, кое-кому в ней выпадал и выигрыш в виде шанса начать новую, гораздо более интересную жизнь. Как, например, Панкрату Ананасу. Который, если бы не Зов, вряд ли вышел когда-нибудь из тюрьмы на свободу.

История жизни Панкрата вполне соответствовала его противоречивому характеру. С одной стороны, этот человек старался жить по справедливости и не причинял зла тем, кто этого не заслуживал. С другой стороны, он был не тот человек, которого следовало бы ставить в пример молодежи, и на поступках которого воспитывать в ней добродетель. Каждое положительное качество Ананаса уравновешивалось отрицательным. И если мы с ним доживем-таки до пресловутого Страшного суда, я чисто из любопытства пропущу его вперед себя, чтобы узнать, какой же все-таки вердикт ему вынесут.

Вырос Панкрат в грязном промышленном городишке Кремнегорске, где имелись лишь две достопримечательности: цементный завод и колония строго режима. Поэтому выбор будущего у большинства тамошней молодежи был невелик. Панкрат, чей отец всю жизнь грузил мешки с цементом и скоропостижно скончался в сорок лет от силикоза, не захотел идти по стопам родителя. Тем более, что он еще с малолетства восхищался… да что там – боготворил лихих парней с воровскими наколками. Они изъяснялись между собой на особом языке, открыто плевали на закон, не боялись ничего на свете, и вообще круче них в Кремнегорске никого не было. А поскольку и «откинувшиеся» уголовники, и те, по кому тюрьма еще только плакала, жили с ним в одном бараке и встречались ему на каждом углу, мальчуган не испытывал недостатка в общении с ними.

Прилежное равнение на кумиров детства не пропало для Панкрата даром. Дворовая банда, мелкое воровство, драки, хулиганство, школьные прогулы, постановка на учет в детскую комнату милиции… В общем, первые шаги парня на его уголовной стезе были самыми что ни на есть хрестоматийными.

Странно, но каким-то чудом Панкрат избежал колонии для несовершеннолетних. Зато преуспел в другом – загремел на взрослую зону едва ли не на следующий день, как ему исполнилось восемнадцать. И загремел надолго, поскольку в пьяной драке избил с приятелями двух заводских рабочих, один из которых от побоев скончался, а другой стал инвалидом. За это российская фемида впаяла Панкрату по полной: двенадцать лет колонии строгого режима. С отбыванием наказания не на родине, а в краях более северных и холодных. Суровость приговора объяснялась еще и тем, что к тому дню Панкрат уже вымахал почти до своих нынешних габаритов, а обе его жертвы были плюгавыми мужичками предпенсионного возраста. Что при вынесении судейского вердикта сыграло отнюдь не в его пользу.

Сбылась, что называется, мечта идиота! Вот только статья, по которой осудили Панкрата, была не слишком почетная в воровской среде. Но он не особо расстроился по этому поводу. Так или иначе, дело оставалось за малым: показать себя со всех сторон правильным «пухнарем», не нарушать блатные законы, завоевать уважение у воров в законе, а там, глядишь, и жизнь наладится. И Панкрат, отмотав срок, выйдет на свободу тем, кем мечтал стать с детства – настоящим уркой, перед которым будут трепетать все. А правильные чувихи – не только трепетать, но и вожделеть запрыгнуть к нему в койку.

Как и любой юноша, в чьей голове свистит ветер блатной романтики, Панкрат старался узнать и запомнить все, что рассказывали ему о тюремных порядках его дворовые учителя и наставники. Да и проведенные до суда два месяца в СИЗО не пропали для него даром. Там ему повезло с сокамерниками. Они относились к нему дружелюбно и даже с сочувствием: как-никак, а юному громиле предстояло провести за решеткой лучшие годы своей жизни. Поэтому, прежде чем переступить порог настоящей камеры, Панкрат поднаторел в теоретическом знании уголовных обычаев не хуже, чем сдающий на летные права пилот – в знании основ управления самолетом.

К несчастью для Панкрата, в науке, которую он теперь постигал на практике, даже хорошо вызубренная теория ничем ему не помогла. Более того, впоследствии он понял, что именно его неуклюжие попытки наладить отношения с новыми сокамерниками «по понятиям» оказали ему медвежью услугу. Возможно, с обычным простаком, севшим по первой ходке, эти матерые ворюги и впрямь обошлись бы мягче. Но восемнадцатилетнему парню, который знал то, о чем ему было знать как бы рановато, учинили воистину суровый экзамен. Который стал еще жестче, когда выяснилось, что у неофита имеется гордость. И что он, на свою беду, плохо умеет ее обуздывать.

Панкрат честно пытался не уронить перед «экзаменаторами» достоинство. И в то же время старался не выглядеть в их глазах наглецом, которому покамест не положено борзеть. Не получилось. Урки поставили перед собой твердую цель сломать Панкрата морально, не дав ему ни малейшей поблажки. Зачем им это было надо, он тогда не понимал, и оттого еще больше исходил на нервы. Хотя, повзрослев и поумнев, конечно же, все понял. Банальная скука – вот единственная причина, по которой сокамерники глумились над ним, пухнарем. И чем отчаяннее он дергался, стремясь не ударить перед ними в грязь лицом, тем сильнее их это забавляло.

Тяжелейший кризис веры, что пережил Панкратом за несколько дней этих издевательств, полностью изменил его дальнейшую жизнь. Все его романтические идеалы юности рухнули до основания. Обожание, с каким он относился к прежним кумирам, сменилось дикой, исступленной злобой. И она вот-вот грозила свести его с ума. А впереди у парня было целых двенадцать лет, которые ему предстояло прожить в компании этих двуногих животных! И пускай самым позорным унижениям, вроде половых извращений, они Панкрата не подвергали, кто даст гарантию, что этого не случится завтра? Совершенно сбитый с толку, доведенный до отчаяния, он уже ни в чем не был уверен. И чем дальше, тем больше укреплялся в мысли, что эти омерзительные камерные забавы никогда не прекратятся.

И вот здесь утратившие в своей игре чувство меры урки допустили просчет, ставший фатальной ошибкой в их жизни. Чего они хотели добиться – сломать Панкрата, довести его до сумасшествия или заставить наложить на себя руки, – он так и не выяснил. Однако ни одной из этих целей его сокамерники не достигли. Потому что однажды за обедом он неожиданно вскочил и перебил их всех с помощью алюминиевой ложки и железной тарелки.

Панкрат и сам не понял, как это произошло. После очередной шутки в его адрес, вызвавшей общий гогот, у него в голове что-то перемкнуло, и он взорвался. И ладно, если бы просто начал бить ублюдкам морды. Нет, внутри Панкрата рванула не обычная эмоциональная граната, а целая Хиросима. И он, обратившись в берсерка, не успокоился до тех пор, пока все урки в камере не забились в предсмертных конвульсиях, разбрызгивая по полу кровь из своих разорванных глоток, размозженных черепов и выколотых глаз.

Главной причиной этой победы стала прежде всего внезапность, с которой убийца набросился на обидчиков. Будь они готовы к нападению, оно не увенчалось бы для него успехом. Пускай Панкрат был крупнее и сильнее любого из них, они тоже были не лыком шиты, и сообща расправились бы с дерзким пухнарем. Но его безудержная ярость придала ему, сил, быстроты и решительности. А когда до него дошло, что он натворил, извиняться перед сокамерниками было слишком поздно…