Какая-то часть меня не хочет покидать этот магазин, выходить за эту дверь и возвращаться в кампус, туда, где умерла Алекс. Я не хочу уходить из реальности, которую написала для доктора Ортеги.

Конечно, у меня нет выбора. Я больше не хочу лгать себе.

Я вновь стараюсь вспомнить, как было на той горе, но в этот раз воспоминания смутные и далекие, похожие на коричневатые фотографии в рамках, стоящие на старинном пианино в этом магазине. Я больше не могу вспомнить вкус снега на языке. Я не помню фактуру веревки.

Мы проводим в магазине еще около получаса в молчании. Эллис покупает шляпу, а я ухожу с чудесным старинным экземпляром «Ребекки», у которой между страниц заложена незабудка.

Мы не разговариваем, пока едем в кампус. Но Эллис протягивает руку и касается моего плеча, прежде чем мы выходим из машины. Всего на мгновение. Но я еще несколько часов ощущаю тепло ее руки.

Не знаю, как мне удается уснуть этой ночью, но я засыпаю – только чтобы проснуться с бешено колотящимся сердцем и криками Алекс в ушах. Клянусь, ее голос все еще отдается эхом от стен моей тесной спальни, как будто крик этот проник в мой сон из реального мира, а не наоборот. Я смотрю на будильник, обхватив рукой лоб и жмурясь от сияющих красных цифр: 3:00.

В животе у меня неспокойно, меня мутит, как в море во время шторма. Я встаю, включаю свет, обнимаю себя обеими руками за шею и, прижавшись спиной к двери, осматриваю пустую комнату. Здесь никого нет. Никакой закутанный в саван дух не выходит из ада, чтобы мучить меня.

Затем мой взгляд падает на окно. Эта картина, словно выстрел в горло, перекрывает воздух, звон стоит в ушах.

Ночью поднялся туман и заволок окно за моим столом. В этом тумане снаружи на стекле виднеется идеальный отпечаток руки, маленькие ручейки воды стекают по холодной ладони.

В дневном свете – после долгих часов, которые я провела, свернувшись калачиком под одеялами, потея и чувствуя тошноту; бегая в ванную, пока меня не стошнило так сильно, словно селезенка вышла вместе с содержимым желудка, – я пытаюсь найти обычное объяснение тому, что видела. Но не смогла припомнить, чтобы я когда-нибудь прижимала руку к окну в спальне, к тому же оно слишком высоко, чтобы какой-нибудь прохожий прикасался к нему снаружи. Я воображаю некое зловещее существо, выползающее из леса, безликое, высокое, как стволы деревьев, как оно вглядывается в окно и видит меня спящую. Я представляю качающуюся на дубе Тамсин Пенхалигон.

Я бы предпочла причину, пришедшую из дикого леса, но подозреваю, что дух, оставивший этот след, живет гораздо ближе.

– Ты нездорова?

Я поднимаю голову от книги. Я читала в главной библиотеке с самого открытия, с восьми утра, убежав от темных углов и наклонных полов Годвина в уютный свет флуоресцентных ламп. Я не могла быть там. Все напоминало о том, как меня мутило ночью, от стакана с водой до зубной щетки на раковине. И казалось, что каждый уголок окутан тайнами, что Алекс смотрит на меня из тени. Пока сидела в библиотеке, я закончила читать «Призраки дома на холме» и принялась за «Ребекку», которая хоть и является моей любимой книгой, но пропитана при этом темой жутких особняков, в которых обитают призраки мертвых женщин. Тошнота пульсирует под грудью, ненасытная.

Эллис стоит, прислонившись бедром к стене моей кабинки, скрестив длинные ноги в районе щиколоток. Она стоит спокойно и, наверное, довольно долго, а я слишком поглощена слогом Дюморье, чтобы ее заметить.

– Что? – после долгого молчания говорю я.

– Ты бледная. – Она постукивает пальцем под глазом. – Темные круги. Ты нездорова?

Я не понимаю, зачем она спрашивает, после вчерашнего. Она знает, почему я расстроена. Может быть, Эллис так проявляет заботу, не позволяя ей перейти в жалость.

Но мне не нужна забота. Я спала прошлой ночью, вроде бы. Вышла из дома утром. Теперь я далеко от Алекс; мне просто нужно время.

– Я в порядке. Ты меня преследуешь?

Она не удостаивает меня ответом.

– Вставай. Пошли.

– Куда? – спрашиваю я, но уже запихиваю книгу в сумку и поднимаюсь на ноги. Через девять часов надоедает даже библиотека. Эллис могла бы привести меня даже в подземное царство к Персефоне, и я была бы рада смене обстановки.

Следуя за Эллис, я возвращаюсь в комнату отдыха Годвин-хаус, где она усаживает меня в кресло у окна.

– Будь здесь, – приказывает она и исчезает в кухне.

Когда я согласилась идти с ней, то не думала, что она имеет в виду вернуться сюда.

Со вздохом я откидываюсь на подушки, подставив лицо солнечному свету. Снаружи, может быть, и зябко, но на мою кожу сквозь стекло льется теплый свет; я представляю, как он проникает сквозь кожный покров и пускает корни в костном мозге. Здесь нет призраков. Нет воспоминаний о смерти – в горах или где-то еще.

Я больше не позволю Алекс доставать меня.

Эллис появляется с подносом в руке, на котором стоят чашка и чайник. Она ставит поднос на пуфик, присаживается на корточки и наливает дымящуюся чашку жасминового чая – со своего места я чувствую аромат, – длинные лепестки раскрываются на фоне белого фарфора. Чашка только одна.

– А ты не будешь пить? – спрашиваю я.

– Терпеть не могу что-либо без кофеина, – отвечает она. – Открой окно, пожалуйста.

Я подчиняюсь. Щеколда старая; требуется время, чтобы сдвинуть ее и немного приоткрыть окно, впуская свежий воздух. Думаю, это окно не открывали лет пятьдесят. Может быть, и дольше – с тех пор, как в Годвин-хаус жила Пятерка из Дэллоуэя, проливавшая кровь на эту землю.

Эллис усаживается в другое кресло и достает портсигар из внутреннего кармана блейзера.

– Хочешь?

– Нет, спасибо. Я бросила. – Вот это – правда. Вкус сигарет напоминает мне о той последней вечеринке с Алекс в Болейн-хаус.

Я надеюсь, что бы ни хотела сейчас Эллис, это не имеет к тому никакого отношения. Не имеет отношения к ней. Вчера я была очень эмоциональна, говорят, это полезно для здоровья, но я не очень-то стремлюсь к повторению.

Она зажигает спичку и наклоняется вперед, чтобы поджечь сигарету, кончик светится вишневым, когда она затягивается. Знакомый сладкий запах разливается в воздухе, и я поднимаю брови:

– Это?..

– Ты передумала? – лукаво говорит Эллис и передает косяк. Судя по ее хитрой усмешке, она уже знает ответ.

Ее губы оставили на бумаге алый след.

Я делаю глубокую затяжку, касаясь губами следа, оставленного Эллис, и держу дым в легких, пока он не истощается. Когда я выдыхаю, напряжение покидает меня вместе с воздухом. Сейчас это… что-то знакомое, но не связанное с Алекс. Впервые я курила в Сильвер-Лейк, тот косяк украдкой пронесла моя соседка по комнате. Мы разделили его на черной лестнице, тайком выпуская дым в стылый зимний воздух и считая недели до свободы.