делами. На экране мелькали флаги, Ельцин и прочие серьезные лица сидели за столом и ставили подписи на бумагах.

Наталья Ильинична обернулась, увидела меня и всплеснула руками.

— Ты слышал, Володя, да? — спросила она.

— Ага, — кивнул я.

— И что теперь будет? — она вздохнула. — Все то же самое, только название поменяют?

— Сначала нас немного потрясет, а потом мы вообще взорвемся, — пробормотал я себе под нос и усмехнулся.

— Что-что? — переспросила Наталья Ильинична.

— Нормально все будет, — соврал я. Ну да. Если мои куцые знания реальности девяностых не врут, то сначала все пошутят на тему новой аббревиатуры и позубоскалят насчет непоняток, а сразу после нового года разверзнется ад перехода на рыночную экономику. Количество нулей в ценах зашкалит, а из всех подвалов и подворотен выползут бравые парни в кожанках и златых цепях.

— Да куда уж нормальнее-то, — Наталья Ильинична сложила губы куриной гузкой. — Новости хоть не смотри, вечно что-то как выдумают, а ничего не понятно. В магазинах шаром покати, зарплату не платят…

— Эпоха перемен — она такая, — сказал я. — Вы, Наталья Ильинична, главное близко к сердцу все не принимайте. Пойдемте лучше песни послушаем. Сэнсэй хорошо поет.

— Ох, — директриса тяжело поднялась. Будто на ее ссутулившиеся плечи разом легла вся тяжесть этого мира. — И правда. Тьфу на них, пусть делают, что хотят, правда?

— Все так, Наталья Ильинична, — я взял ее за локоток и галантно повел за сцену.

Ева, увидев нас, вскочила со стула. Я усадил на него директрису, и мы встали рядом с ней, обнявшись.

Так странно.

Они ведь еще не знают, получается. Зрители, Сэнсэй, мои «ангелочки» корчащие мне рожи с другой стороны сцены.

— Ну и в завершении концерта… — заговорил Сэнсэй. Зал немедленно отозвался разочарованным «уооооооо!». — Да-да, все хорошее когда-то заканчивается. Так вот, перед тем, как спеть последнюю песню, хочу рассказать коротенькую историю. Она случилась буквально сегодня утром, когда я вышел из дома подышать свежим воздухом и купить пакет молока в соседнем магазине. Так вот. Иду я по улице, а с правой стороны от меня — кирпичный забор. Или стена гаражей, не знаю. И сверху на меня смотрит пацан лет шести. Типичный такой бутуз, накатался на горке и отдыхает. Я смотрю на него, он на меня. «Дядя, подай вон ту палку!» — вдруг меланхолично говорит он. «И что будет, если подам?» — спрашиваю. «Ничто», — отвечает мальчик. Нет, вы представляете мое состояние? Я стою, как громом прибитый. На меня с забора смотрит загадочный мальчик. У меня в руках палка. И если я ее ему подам, то настанет ничто. Я хотел его спросить, кто он такой, но юный разрушитель бытия уже потерял интерес к этой палке и скрылся. Палку я, кстати, принес на всякий случай с собой, честно-честно, она за кулисами стоит.

Зал взорвался громким хохотом.

— Так что, как спаситель мира в каком-то смысле, сейчас я спою вам одну песню, и мы попрощаемся, — сказал Сэнсэй.

— Вовчик! Эй, Вовчик! — раздался громкий шепот со спины. Я оглянулся. Из-за темного полотнища выглядывал Василий.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Да не, нормально все! — махнул рукой Василий. — Иди сюда, дело есть!

Глава 11

— Вот что, Вовчик, — Василий доверительно наклонился ко мне. — Я привык работать честно, так что вот твоя доля. Заработал!

Он сунул мне в руку пачку банкнот.

— Я же сказал, что это необязательно, — усмехнулся я.

— А я тебя услышал, — ощерился в улыбке Василий. — Но тут вот какое дело, Вовчик… Ты сообразительный парень, и я хочу, чтобы мы с тобой сейчас расстались друзьями. Кто его знает, как там дальше дело повернется? Мы с тобой в одном поле, можно сказать, пляшем, так что не вздумай отказываться сейчас. Считай, премия.

— Понял-принял, — не пересчитывая, я сунул деньги в карман и пожал протянутую руку Василия. Улыбка его стала еще шире, сверкнули золотые зубы.

— И еще хотел сказать… — он прищурился. — Ты не пропадай, держись на связи, лады? Вот тут на всякий случай мой телефончик, позванивай хотя бы разок в месяц. И свой телефон мне тоже запиши. А то дела, знаешь ли, всякие крутятся. И для такого толкового парня, как ты, всегда может найтись работа.

— Лады, — я кивнул. На что-то примерно такое я и рассчитывал. «Ну привет, первые нелегально заработанные деньги», — подумал я, трогая купюры в кармане. Символично в чем-то, сегодня ведь последний день существования СССР, получается.

На деле, конечно, заработал я сегодня гораздо больше, чем деньги. Во-первых, контакт с непростым человеком Василием, местным менеджером «Папоротника». И черт его знает, чьим еще. А во-вторых — Наталья Ильинична с ее пустым бывшим кинотеатром. Ресурс пока неоднозначный, но если с умом распорядиться этим местом, все мы останемся в выигрыше. И директриса, тоскующая по временам былой активности, и я. Потому что новокиневский рок-клуб, чьи корочки мы теперь получили вполне официально, по всем признакам вступает на шаткую дорожку внутреннего кризиса. И что за пертурбации там начнутся, когда новость о том, что СССР больше нет, дойдет до его участников, хрен знает. А запасной аэродром — это, знаете ли… Неплохое дело, в общем.

Шумные аплодисменты с воплями заглушили речь Василия. Публика требовала еще одной песни. Но Сэнсэй со смехом отмазывался. Василий еще раз хлопнул меня по плечу, сунул бережно во внутренний карман пиджака бумажку с моим телефоном и заспешил куда-то в сторону выхода. Из-за сцены вышли Ева и Наталья Ильинична. Директриса с озабоченным видом тоже двинулась в сторону фойе. Гул толпы зрителей тоже стал постепенно перемещаться в ту сторону. Из-за полотнища вывалились мои «ангелочки» со счастливыми лыбами на лицах.

— Ну что, к Сэнсэю сейчас? — деловито поинтересовался Астарот.

— У него поезд через пару часов, — я покачал головой.

— Так может мы, того… поможем с вещами и все такое? — с надеждой сказал Бельфегор.

— Там Василий с его ребятами, — усмехнулся я. — И машиной. Так что наша помощь не потребуется. Сейчас попрощаемся, а дальше все вопросики за них уже порешали.

— Тогда может ко мне? — предложил Астарот. — У меня мама в ночь сегодня.

— Неплохая