После этого разговора Андрес смирился с моим присутствием в студии. Это было несложно, места для двоих хватало с лихвой. Студия располагалась в доме, размеры которого превосходили наши потребности. Я не подыскивал место поменьше, поскольку с самого начала аренду платил тесть. В передних залах мы принимали клиентов, в глубине дома устроили темную комнату. Кроме того, мы оборудовали два кабинета, кухню, где Андрес готовил кофе, и комнату двусмысленного назначения – с кроватью, где мой неутомимый работник обхаживал своих гейш. Еще нашлось место для склада, утробу которого мы быстро набили всякой мелочью, и в этой среде в результате генетических мутаций вывелась белая разновидность тараканов.

Когда мы сняли дом, зимой потолок в нем протекал в десятках мест, а летом в него проникала жара и обезвоживала постояльцев. Строитель починил крышу и герметично заделал все помещения, чтобы можно было установить кондиционер. В итоге потолок сейчас мокрый круглый год, а когда кондиционеры выходят из строя, жаре в этом доме могут позавидовать плавильные печи.

В один из дней, когда мы занимались техникой проявки, Хулия пришла с новостью:

– Ольгу изнасиловали.

Стоявшая рядом подруга, бледная и прямая, как свеча, поправила ее:

– На самом деле я не знаю, изнасиловали меня или нет.

– И да, и нет, – ответила Хулия.

– В итоге он с ней занимался сексом или объяснял диалектику? – попробовал я выяснить. Они встревоженно посмотрели на меня, и я сменил тон: – Успокойтесь. Сейчас разберемся. Скажите мне, где, черт побери, произошла эта мерзость.

– У Ольги дома. Там перед входом есть глухой коридор между двумя дверьми. Она столкнулась с Алексом на улице, и он ее проводил до этого коридора. Ей в голову не могло прийти, что Алекс набросится на нее. В трех метрах от них родители Ольги смотрели по телевизору «Рабыню Изауру».

– Как подло! Сочувствую, – пролепетал я.

– Не сочувствуй понапрасну. Мы не знаем, произошло изнасилование или нет.

Мне следовало ответить: «Соболезную. Ты пропустила самую интересную серию». На этом тема была бы закрыта. Однако я настойчиво жал на одну и ту же кнопку:

– Какой ужас! Должно быть, он накормил тебя наркотиками.

– Он не давал мне наркотиков. Посмотрел на меня пристально и снял все ниже пояса. Больше ничего конкретного не помню.

– Наверняка шок вызвал у тебя потерю памяти, – предположил я.

– Возможно, да, возможно, нет. У меня в голове куча картинок, но они не кажутся настоящими. Думаю, что они возникли из-за паники, чтобы заполнить пустоту в моем сознании.

– Тогда сконцентрируйся на тех ненастоящих воспоминаниях, которые не покидают тебя, и ответь, изнасиловал ли он тебя в этом полусне.

– Я этого тоже не знаю. Меня никогда в жизни не насиловали. У меня нет опыта, чтобы судить.

Ольга хотела сказать, что не знает, сохранила ли она девственность. Целомудрие до вступления в брак было для нее крайне важно. Утрата невинности повлекла бы за собой смену жизненной роли. До этого момента она виртуозно справлялась с амплуа непорочной девы. Даже когда сидела, она держала ноги вместе. Никогда не использовала гинекологические тампоны, игнорируя уверения рекламы в их безвредности. Она научилась мастерски произносить слово «нет» – энергично и безапелляционно. Если она вытаскивала занозы из пальца влюбленного в нее парня, его кожа никогда не воспалялась. Этот влюбленный убеждался в ее недоступности так крепко, что в итоге она сама проникалась к нему неподкупным уважением. Даже если бы Ольга задыхалась в его объятиях, как рыба, вынутая из воды, он прекратил бы свое наступление за секунду до ее капитуляции. Видимо, чистота Ольги, как кружка из небьющегося фаянса, сама себе гарантировала свое существование, упади она хоть сто раз на пол, она не разбилась бы.

Ольга во многом походила на Хулию, однако признавала сходство, только если утверждалось обратное: это Хулия выглядит как Ольга. Спор разрешился бы ответом на вопрос: кто родился оригиналом, а кто копией? Но ответить на него никто не мог. Они обе претендовали на первое место. Конечно же, в сходстве были свои мелкие радости. Ольга наполнялась гордостью, глядя на окруженную поклонниками подругу, на ее хитрое личико с кокетливо спадающей на него челкой. Ведь из зеркала на нее смотрела Хулия. Однако созерцание схожего отражения ее огорчало, поскольку свидетельствовало о границах ее привлекательности. Она постоянно натыкалась на лицо двойника, как на бесконечную стену. Проклиная их сходство, Ольга обвиняла Хулию в том, что она подражает ей в одежде, копирует ее внешность и даже пытается украсть душу. Справившись с раздражением, она наглым образом покупала такие же вещи, как у Хулии. При этом она не раздумывала о масштабах совершаемого подлога, а как будто возвращала себе то, что другая у нее отняла.

Отец Ольги, суровый и предприимчивый коммерсант, одевал всех модников города в своем элитарном бутике. Управлять делами ему помогала жена, пережженная блондинка, совершившая в своей жизни всего одну ошибку: мужчину, за которого она вышла замуж, она наделила несуществующими качествами. Когда на нее обрушились климактерические метаморфозы, она позволила себе в первый и единственный раз в жизни развеяться, изменив мужу с его поставщиком. «Почему, черт возьми, я раньше этого не сделала?» – спросила она себя. Тем же вечером она присела у кровати пятнадцатилетней дочери и дала ей наставление:

– Не выходи замуж девственницей. Это самый ценный совет, который я могу тебе дать.

– Почему, мама?

– Потому что я вышла замуж девственницей и не перестаю в этом раскаиваться. Ты будешь обречена хлебать куриный бульон всю жизнь, даже не понюхав других блюд.

Ольга воспротивилась совету матери. В то время как ее подружки становились жертвами эпидемии абортов, на которых наживались подпольные гинекологи, она оберегала свою невинность, как бабочку с хрупкими крыльями. «Я не отдамся, пока не выйду замуж. Будь он хоть принц Уэльский. А замуж я выйду, только когда закончу университет». Обучение она, похоже, завершит только ко второму пришествию, когда в университете закончится год забастовок и за ним год оккупации военными. Несмотря на это, она не испытывала недостатка в терпеливых поклонниках, которые придерживались строгих правил ухаживания, сидя в гостиной и опустошая винный погреб семейства, разорение которого прижимистый отец втайне оплакивал. С годами она осознала, что чересчур категорично отвергла совет матери, и теперь горевала оттого, что очередной воздыхатель, застегнув ширинку, покидает ее распаленную и нетронутую. Как дать им понять, что она изменилась? Как показать мужчинам свою благосклонность к горяченькому? Ее кампания за чистоту была настолько успешной, что она вконец потеряла надежду увидеть, как на ее балкон взбирается какой-нибудь бесстыдник, чтобы обжечь ее