на ее джинсах, металлический шорох слился с протяжным: «Пожалуйста, нет». Мне пришлось потрудиться, чтобы стянуть с нее узкие штаны, в то время как ее усталое, измученное «нет» крепко, как клеем, держало ткань на бедрах. Когда моя рука добралась до ее лобка, этот кустик зацвел: «Нам нельзя этого делать». Лицо Хулии все шире и шире расплывалось в неге, губы растворялись и горели жаром, в ней что-то разрасталось, словно огромная лупа приближала ее лицо к моему.

В миг, когда она осознала, что совершенно обнажена, она произнесла:

– Отпусти меня, пожалуйста.

А я попросил ее:

– Не будь жестока, дай мне войти в тебя совсем на чуть-чуть.

Я овладел ею с трудом. Промахнулся и вверх, и вниз. Я встретил сопротивление там, где должна была находиться девственная плева, как если бы Хулия была невинной, словно невидимый привратник упорно преграждал мне вход. Я нежно надавил и вошел в нее с силой, чем вызвал последнее «нет», жалобное и блаженное.

Мы закончили, оставив на столе запах гениталий. Шанель номер пять природной страсти. Влажные пятна на ковре. Исходивший от Хулии аромат секса усилился, потому что я изверг семя ей на живот. Я не знал, пользуется ли она контрацептивами, и не хотел рисковать.

Выйдя из студии, мы отправились перекусить гамбургерами. О случившемся мы не говорили.

Глава XI

Теща позвонила, чтобы узнать:

– Как все прошло в банке?

– Ужасно.

– Ты поговорил с директором?

– Ни с ним, ни с чистильщиком обуви на углу. Меня никто не принял.

– Замечательно. Тогда я займусь этим делом.

В банке на меня всем было наплевать. Такое безразличие подстегнуло мою тещу. Она симпатизирует недотепам, которые не способны завязать собственные шнурки. Например, она обожает Вуди Аллена, мечтает подавать ему костыли. Рядом с беспомощными Ира становится нужной, ей отрадно налаживать их жизнь.

Мою тещу зовут Ира, когда я с ней познакомился, мне ее представили как Ираси. Ее удостоверение личности разоблачает оба этих имени. В документе значится: Ирасема Лопес дель Пасо-и-Тронкосо. Она ампутировала половину своего имени, поскольку терпеть не может слова длиной более пяти букв.

«Пока кто-нибудь произносит всю вереницу моих фамилий, я могу устроить себе сиесту. Я что, солитер, чтобы иметь настолько длинное прозвище?»

Ира изящная женщина, не нуждающаяся в элегантных нарядах, чтобы быть красивой. Она воспитывает в себе шарм. Однако возраст заставляет ее инвестировать в одежду, крема, омолаживающие зелья. Ее кожа, светлая, как у жителей Средиземноморья, контрастно сочетается с черными стриженными под мальчишку волосами. Когда она смеется, вокруг ее глаз раскрывается веер морщинок. Улыбка старит ее на десять лет. Чтобы не платить так дорого, она держится серьезно и высокомерно. Ира гордится своими глазами осенне-зеленого цвета, которые в силу генетического эгоизма не передались ее дочерям. Она требует, чтобы Талия подарила ей внуков, которые унаследуют этот недобрый блеск во взгляде.

Ира ставит себя выше дочерей: она более женственная, более зрелая, более настойчивая, чем они. Ее разбирает гордость от превосходства над двумя прелестными девушками. Затмевая их, она спасается от зависти к своим крошкам. Однако в то же время ей страшно доминировать, она боится их ненависти. Ненависти настолько потаенной, что сами девочки о ней не догадываются, настолько сильной, что маскируется под маской привязанности.

Друзья видят ее терзания из-за материнского долга. Чтобы польстить ей, они говорят: «Ты похожа на сестру, а не на мать своих дочерей». Ей противна такая лесть, поскольку у Патрокла она вызывает приступы ярости, от которой он теряет дар речи. В один миг он стареет на двести лет и становится немногословным собеседником, будто прожил мафусаилов век.

Подозреваю, Ира предпочла бы быть мачехой своим дочерям. Тогда семейный очаг превратился бы в честный ринг. Без обязанности любить друг друга они могли бы искренне друг друга ненавидеть. Это было бы настоящее искусство вражды. Отравить девочек стаканом теплого молока. Раздавить тарантулов, которых дочки запустили в ее сапоги. Талия не отнимала бы у нее время своими неизвестными науке болезнями. И Хулия не трепала бы ей нервы, позволяя подружкам себя эксплуатировать.

Однако этого никогда не произойдет. Их отношения всегда будут неизменны. Дочери будут держать ее в напряжении, раздражении, страхе и желании обороняться, а она будет следить за тем, чтобы мир не обидел ее пташек. Потому что Ира их любит. Ее волчья любовь все усложняет. Судьба наградила ее даром царя Мидаса, только наоборот: кто бы к ней ни прикоснулся, становился слабым, неврастеничным и беспомощным. «А когда я буду нуждаться в помощи, кто обо мне позаботится?»

Если ей не докучает Талия, ее донимает Хулия.

– Хулия, твоя машина не ночевала дома.

– Я одолжила ее Сильвии.

– Так же, как и синее платье, и серьги, которые тебе подарила бабушка.

– Точно, – победоносно подтвердила Хулия.

– Ты мне можешь объяснить, зачем Сильвии понадобилась твоя машина на всю ночь?

– Чтобы съездить в «Аэропорт».

– В аэропорт? Она кого-то встречала?

– Не прикидывайся святой, мама. Даже монахини из Санта-Аны знают, что «Аэропорт» – это название мотеля.

– Но люди увидят твой «датсан» и подумают, что это наведываешься туда ты, а не она.

– Ничего подобного. Все знают, что Сильвия ездит на моей машине.

– Ты пребываешь в иллюзиях. Думаешь, Сильвия доверила бы тебе свою машину, если бы она тебе понадобилась? – спросила Ира.

– У нее нет машины. А если бы она ее купила, я не стала бы просить, потому что мне нравится ездить на своей, – объяснила Хулия.

– Какая щедрость! Поздравляю. Но хотя бы имей в виду, что они не просто одалживают у тебя вещи, они их ломают. В прошлом месяце одна твоя подружка помяла «датсан» и не оплатила ремонт.

– Это была Соня. Она собиралась заплатить механику. Я не позволила.

– Ты с ума сошла? Ты отказалась от оплаты ремонта? – вдруг узнала сбитая с толку Ира.

– Мы с Соней друг друга не перевариваем, – объяснила Хулия. – Мне захотелось поиграть в Кристину Онассис и пренебречь ее деньгами. Я ее унизила. Она до сих пор не оправилась от оскорбления.

– Раз так, то я тебе запрещаю хвастаться нашим благосостоянием. Почему бы тебе, вместо того чтобы пренебрегать деньгами своей подруги, не начать презирать наши?

– Ни за что. Я от вас не отрекусь. Разве незаметно, что я вас люблю?

– Лучше разозлись на нас немного. Так, чтобы сэкономить нам пару песо.

– Что за скряжничество, мама! Мне обидно слышать такое, я ведь родилась в богатейшей семье этой провинции… Я вам никогда не прощу, что вы не захотели попотеть еще немного, чтобы сделать нас