одно любопытное предположение… Нужно проверить снимки на наличие следов биологических жидкостей.

* * *

Я постучал в обшарпанную дверь квартиры. Звонок не работал. Щелкнул замок, и на пороге появился вихрастый парень в одних советских безразмерных трусах.

— Гражданин Соколов? Игорь Олегович? — уточнил я.

Тот настороженно кивнул.

— Милиция, — я показал удостоверение. — Капитан Петров. Можно пройти?

Парень еле заметно дернулся, глаза его забегали.

— Минуту, я сейчас оденусь, — неуверенно пробормотал он.

— Ничего, — я настойчиво оттолкнул дверь и вошел внутрь. — Мы привычные, и барышень с нами не имеется. Можем и так поговорить.

Соколов засуетился и торопливо засеменил в комнату. Мы с Погодиным поспешили следом. Хозяин квартиры что-то схватил с журнального столика и смял в руке, надеясь, что я не замечу.

— Да вы присаживайтесь, — кивнул я ему и первым разместился на диване, застеленном пледом в зеленую клетку, потеснив жирного спящего кота.

— А что случилось? — парень сглотнул и чуть завел сжатую в кулак руку за спину.

— Речь пойдет о гражданине Сапожникове Евгении Савельевиче, сорок шестого года рождения, помните такого?

— Нет…

— Ну как же? В семидесятом он вел у вас математику в десятом классе.

— А-а… Этот извращенец, — закивал парень. — Конечно, помню.

— Почему извращенец? Его осудили за убийство вашего одноклассника Назарова.

— Да. Было такое, — уже немного расслабившись выдохнул Соколов. — Прямо в коридоре школы по горлу ножом полоснул Леху, ни с того ни с сего. Я потом месяц заснуть толком не мог. Да и сейчас иногда в кошмарах вспоминаю.

— А вот гражданин Сапожников поведал мне очень интересную историю, — я испытывающе смотрел на Соколова, тот вытянулся в струну и зашмыгал носом. — Он сказал, что вы его с одноклассниками постоянно доставали.

— В каком это смысле?

— Унижали… Подножки ставили.

— Так я же говорю, извращенец он, — оживился Соколов. — Он малолеток трогал. Причем только мальчиков.

— Как — трогал?

Игорь заторопился рассказывать, будто его кто подгонял:

— Он шахматный кружок у третьего класса вел. Мы заметили, что как-то необычно учитель относится к подопечным своим. То прикоснется, будто невзначай, то приобнимет, когда хвалит. По голове гладит, по плечам. Мы с пацанами это просекли и помчались к директору жаловаться. А он нам заявил, мол, не надо наговаривать на молодого и неопытного педагога, дескать, вы все выдумали на почве личной неприязни к нему. В общем, нам никто так и не поверил… А Сапожников этот ненормальный был. Это я вам точно говорю. Только не смогли доказать мы ничего с пацанами. Вот я и предложил его из школы выжить. Устроили ему испытания. Ножки у стула подпиливали, один раз классный журнал стырили. Кактус ему под стол поставили. А он — Лешку прирезал. Сволочь… Кто же знал, что так получится? Мы же как лучше для всех хотели.

— Интересно, — я задумчиво побарабанил пальцами по облезлому подлокотнику дивана. — Кто еще об этом знал? Что учитель не такой, как все?

— Да никто, вроде… Родители ребятишек точно были не в курсе. Такие слухи на корню пресекались сразу. Сами понимаете, какое сразу пятно на школе будет. Вот и директор с завучем нас постоянно одергивали. А мы-то знали, что математик не простой фрукт, а с гнильцой, еще и нестандартной. Уж слишком нездорово он детей смотрел. Вот и выбрал себе совсем несмышленышей для кружка. На парней постарше не замахивался, те бы сразу сообразили и в нос двинули.

— Ясно… Спасибо, Игорь Олегович. Мы вас позже вызовем, под протокол показания запишем. Повторите все, что сейчас сказали?

— Да не знаю… — пожал плечами парень. — Ну если надо, могу и под протокол. Лет-то сколько прошло уже. Зачем все это?

— Открылись новые обстоятельства из жизни Сапожникова, — уклончиво ответил я. — Да вы расслабьтесь. Вам совсем не обязательно доллар проглатывать.

— Какой доллар? — покраснел Соколов, на его виске выступила капля.

— Который вы в руке от меня прячете. И, наверное, раздумываете, как избавиться экстренно от купюры. Мы не из ОБХСС и не из КГБ. У нас немного другие задачи.

— Понял, спасибо, — Соколов виновато сглотнул и улыбнулся, но руку из-за спины не вытащил, пока мы не ушли.

* * *

О нашем разговоре с бывшим учеником Сапожникова мы с Федей немедленно доложили Горохову.

— Вот сукин сын! — хлопнул он по столу кулаком. — А наш психопат еще и педофилом оказался! Как земля таких только носит?

— Это надо еще проверить, — пожал я плечами. — Не привык одному источнику доверять. Адреса других учеников у меня есть. Их опрошу тоже.

— Это лишнее, — замотал головой следователь.

— Почему?

Очень уж категорично ответил мой начальник, а всё-таки не уточнить нельзя было.

— Штольц из бюро СМЭ звонил. Ты был прав насчет фотографий. Желтые пятна на них — это следы спермы.

Погодина перекосило.

— Фу-у! — вырвалось у него. — Я же их трогал!

— То есть, получается… — задумчиво проговорил я, проматывая в голове самые мерзкие картины.

— Получается, что ублюдок на них дрочил! — отрезал Горохов. — И опрос Соколова это подтверждает. Вот падла… Ну, пусть только на ноги встанет. Я ему устрою допрос с пристрастием. Кстати, как он себя чувствует?

— Еще без сознания, — ответил я. — Может, милиционеров к нему приставим?

— Да куда он денется с такой раной? При смерти лежит, — Горохов задумался, поморщил нос и, кивнув, добавил. — Хотя ты прав, Андрей Григорьевич. Лучше перестраховаться. Что по третьему трупу подростка? Не нашли концов?

— Судя по всему, он еще где-то лежит замороженный, и об этом может знать только Сапожников, — ответил я.

— Это я понял, а по пропавшим без вести он не числится? Жаль, что лиц на карточках не видно, никак не опознать.

— В том-то и дело, что все еще раз проверили. Даже в соседние области позвонили. Пропажу ребенка от десяти до четырнадцати лет никто не заявлял официально.

— Опять ребусы… Неужели он давно его похитил?

— Не имел он такой возможности, — замотал я головой. — Сапожников три года назад откинулся. А мы проверили на всякий случай всех потеряшек за последние пять лет.