— И какой ты после этого друг? — сморщился Элик. — Не друг, а садист какой-то.

Я в ответ лишь пожал плечами, давая понять, что иного случая не предусмотрено. Тогда он покачал головой и осуждающе посмотрел на меня исподлобья:

— Твоя магическая клятва заберет еще больше сил. И я буду не лихой вампир, а так… болотное умертвие с последней жизненной искрой. Пойду я спать.

— Выспаться успеешь, — перебил его я. — У меня еще дело на миллион есть.

— Какое? — усталость тут же слетела с лица друга.

— Мне покоя агана не руке Юстины не дает. Необычная она. Про них драконам все давно известно. Но эта с волшебными свойствами, не иначе.

Интерес снова пропал с лица вампира. Он недовольно поморщился и как-то устало произнес:

— Ах, агана! Прости, но мне это не интересно.

— О, стройные ножки тераны Ульбром тебя интересуют намного сильнее! — тут же подколол я друга. А затем без перехода добавил:

— Говерского мне поработать дашь?

— Говерского дам, — с легкостью согласился друг. — Но я его тебе не принесу. И правда что-то устал. Пойдем со мной. Я его выдам. А ты спрашивай и делай с ним что хочешь, без вредительства, естественно.

И мы совершили дружный переход в Гематому. Как ни странно, но я ни разу не был в этом государстве. Элик предпочитал сам приходить ко мне. Да и элькогольные напитки на их территории были запрещены. А без элькоголя задушевные беседы не получаются такими душевными.

Меня поразила роскошь замка Гематогенов. Все было выдержано в вампирских цветах: красное с черным. И лишь изредка, где был необходим металл, поблескивало зеленоватое золото наивысшей пробы. Оно мне, кстати, совсем не понравилось. Привычное розовое выглядело намного привлекательнее.

Окон в замке не было, о чем я не преминул спросить друга.

— Ты шутник, однако! — Снова ожил Элинарий. — Вампиры же солнечный свет не переносят. Зачем им окна?

— А как же ты? Я с тобой неоднократно под солнечными лучами гулял! — драконы хоть и не были холоднокровными, как их часто представляли, но солнечное тепло очень любили. И понежить свой бок в солнечных лучах всегда считали за счастье.

— А я вот такой выродок в собственной семье, — притворно сморщился он. — Даже легенду сочинил, что меня человечка укусила. И знаешь, верят ведь многие!

А я с тоской вспомнил поднос, которым Янина отлупила сегодня кровососа. Я бы его к нему тоже приложил. Но голову мне выдали, провели инструкцию, как ею пользоваться и выпроводили из вотчины вампиров. Вдруг от меня на них элькогольная зараза подует?

Голова Ульриха Говерского была водружена на постамент, распакована и активирована. Профессор поднял тяжелые веки, пробежал по моему кабинету мутным взглядом и неожиданно уточнил:

— А Элинарий где?

— У Элика внезапно все силы кончились, — усмехнулся я в ответ. — Оказывается, девушки могут очень много сил отнимать!

— Девушки… — мечтательно протянул профессор. — да, девушки еще и не такое могут. Вот во времена моей молодости моя будущая жена такое вытворяла, что до сих пор вспоминаю и краснею!

Он мечтательно закатил глаза и улыбнулся. И я, честное слово, растерялся и даже не сразу сообразил, как правильно реагировать на откровение.

— Давай отключай меня, будем решать твои проблемы! — грустно вздохнула голова, или сделал вид, что вздохнула. Дыхание ей заменяли пять тонких прозрачных трубочек.

А я вдруг понял, что не хочу говорить с энциклопедией, подключенной ко всемирному банку знаний. А просто хочу посоветоваться с пожилым, но крайне мудрым человеком:

— Ульрих, а можем мы просто с вами… поговорить? — неожиданно даже для себя предложил в ответ.

— Еще скажи, как человек с человеком! — сипло рассмеялась голова. — Хотя, почему бы и нет, раз интуиция ведет тебя в этом направлении. Спрашивай!

Я задумался на несколько мгновений, мысленно формулируя вопрос. Нужно было донести мою тревогу до Говерского, и в то же время не вызвать у него лишних мыслей. Лишние мысли, как известно, очень сильно жрут энергию.

— Профессор, меня очень беспокоит агана на запястье Юстины. Я чувствую, что с ней что-то не так, но понять не могу.

Профессор прикрыл веки, затем распахнул глаза и насмешливо ответил:

— А меня, честно говоря, сама тера Дархан волнует. Что-то с ней не так, а что, не пойму.

— Не так с Юсей? — честное слово, как гром на мою бедную голову. — Она же дохлую мышь не обидит.

— Я же не говорю, что обидит, — скривился профессор. — Я говорю, что с ней что-то не так. Даже несмотря на великую фамилию.

— Вы считаете, что она действительно принадлежит к тому великому роду драконов?

Но на вопрос он не ответил, а задал встречный мне:

— Каков ее рост? Мне сейчас это крайне сложно определить.

— Она утверждает, что 150 гор. Точнее я не мерил.

— Так вот, тер Саркан, самый крупный мужчина-гном, гном-воин имеет рост 130 гор. И женщина, пусть и полукровка, не может быть выше этого значения априори. А 150 гор нормальный низкий рост для множества других рас. Почему она считает себя практически уродиной? Кто ей это внушил? И вы тоже считаете ее уродиной?

Несколько дней назад я бы, не задумываясь, ответил утвердительно. Особенно на фоне Янины Ульбром с ее длинным ногами и великолепными формами. Но творение мадам Огю перевернула мои понятия с ног на голову, как сказала бы Юся. И я искренне озвучил новую точку зрения профессору.

— Вот и отлично! — улыбнулся Говреский. — Я просто чувствую, что отгадка где-то здесь, но не знаю, за какую ниточку потянуть. Давай договоримся, что ты поутру приведешь теру Дархан ко мне, и она покажет свою агану во всей красе, так сказать, в первом приближении. Ты же знаешь, что ничего плохого я ей не сделаю?

Я, конечно, не только знал, но и был уверен. Только моя первая ипостась недовольно заворчала и еще некоторое время агрессивно открывала пасть. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы ее успокоить. Пересилил ее возмущение и пообещал:

— Обязательно, профессор!

Вот не знаю, каким местом я почуял, но понял, что впереди нас ждет что-то потрясающе интересное.

По необъяснимым причинам делиться новостями мне не хотелось ни с кем, кроме Юси, естественно. Ульбром, почувствовав свободу от академического устава, спала от души. И рано вставать совсем не собиралась. Элик был засоней с рождения. И я решил, что раннее утро — лучшее время для нашего общения с Говерским.

Прекрасно понимаю, что вламываться в спальню к спящей девице неприлично. И, наверное, можно было потерпеть или послать Маришу, чтобы она разбудила мою гостью.