Как в особняке Грузинцева имелось все, что положено иметь в лучших домах, так и на его празднике оказалось то, что мог ожидать гость на подобном мероприятии: веселые тосты и песни в микрофон, нечто вроде непритязательного капустника, который замутили молодые актеры из театра, где служил именинник; пришлый цыганский хор с медведем; торт с хоровым пением: «С днем рожденья тебя»; фейерверк. Актеры и актрисы хорошо поставленными голосами произносили звучные тосты. Богоявленский попутно вспомнил, как двадцать лет назад его воспитывал режиссер Славич – рассказывал «градацию интеллекта» среди творческих профессий: на самой нижней строчке, в его трактовке, находились балетные, особенно балерины, чуть выше – оперные певцы, потом – драматические артисты. Дальше шли операторы. Наконец, ступенькой вверх – литераторы, затем – сценаристы, и на самой вершине олимпа – режиссеры.

В самом деле, тосты, которые произносили актеры, оказывались беспомощными, многословными и в основном про себя, любимых. Зато их сосед по столику режиссер Званцев выдал выверенный и блестящий спич за то, чтоб имениннику давали все лучшие и лучшие роли.

Ольга Красная оказалась по левую руку от Богоявленского (Кристинка по правую), и ему удалось тепло поговорить с актрисой: о былом, о Славиче, о ее карьере и ролях. Но и Кристинка не терялась – поэт заметил, как она беседует с хозяином, Грузинцевым: никаких следов скованности, смеется и даже гладит его по груди. А потом и Ольга Красная перешла общаться с тещей именинника, Елизаветой Васильевной.

Вечеринка продолжалась, строго направляемая чьей-то невидимой, но жесткой рукой. Официанты из приглашенного кейтеринга оказались вышколены, не оставляя бокалы гостей пустыми; рекой текли вина игристые, белые и красные; подавали раков и устриц, паштеты и сыры, утиные ножки, а также икру, крабов и филе синекорого палтуса, специально доставленных, как было заявлено, самолетом с Камчатки.

Впрочем, из-за того, что ему предстояло, Богоявленскому ни кусок в горло не лез, ни спиртного не хотелось: мечталось сохранить разум свежим, а мысль – острой.

Около десяти гости стали разъезжаться.

– Ты заметил, – шепнула Кристинка поэту, – мы одни из немногих, кто удостоился ночевки в сем великом доме?

– А ты обратила внимание, – прошелестел он в ответ, – что здесь всем рулит бабушка Елизавета Васильевна?

– Еще бы! Кто платит, тот заказывает музыку.

Наконец официанты стали убирать столы, сворачивать шатры. Перебравших гостей повезли в город на трех микроавтобусах; кое-кто отправился на собственных лимузинах с шоферами. Немногие избранные переместились в дом. В их числе оказалась семья, бабушка Елизавета Васильевна, а также плюгавенький мужичок, который сидел с ней рядом за столом и оказывал знаки внимания. Остались и актриса Ольга Красная, и продюсер Петрункевич с женой Надеждой.

Влада отправилась укладывать маленьких дочек. Лизочка-младшая примостилась в гостиной в глубоком кресле и листала какой-то толстый иллюстрированный альбом.

Елизавета Васильевна Колонкова (девятое место в списке самых богатых женщин России) впервые за весь вечер подошла к Богоявленскому. Выглядела она роскошно – в кружевном платье, только не белом, как у невестки и внучек, а жгуче-черном, бриллиантовом колье и серьгах, перед которыми меркла, конечно (в смысле стоимости), пушкинская печатка на руке ее зятя. Несмотря на свои пятьдесят три, выглядела она, ухоженная и разглаженная, пожалуй, как ровесница Кристинки. А сколько, кстати, Кристинке лет? Дочери, раз та поступила, – восемнадцать, родила она ее, как всегда говорила, рано, еще в институте – значит, лет в двадцать? Стало быть, ей лет тридцать шесть – тридцать восемь? Что ж, по сравнению с Колонковой, да и с ним, Богоявленским, молодая, конечно. И олигархине наверняка приходится экстраординарные усилия прилагать, от пластики до массажей (и чего там еще?), чтобы столь молодо выглядеть.

– Как я рада, – проговорила гранд-дама глубоким контральто, – что у моего зятя появились такие друзья, как вы.

Своими силами решили накрыть стол в гостиной, доесть в спокойной обстановке именинный торт. Богоявленский чувствовал, что приближается решительная минута. Пробирка с растворенным снотворным жгла ему карман. А тут и тещенька юбиляра очень кстати сказала: «Юрий Петрович, помогите мне заварить чай».

«На ловца и зверь бежит», – подумалось Богоявленскому. И хоть Кристинка ревниво зыркнула на него, потащился за моложавой бабушкой на кухню.

Без чинов и не гнушаясь демонстрировать близость к народу и домашнему хозяйству, Колонкова-старшая надела на роскошное кружевное платье фартук. Сменив высоченные каблуки на черные балетки, она легко порхала по кухне. Явился самовар, и в большом пузатом чайнике женщина стала готовить заварку.

– Обожаю иван-чай, – приговаривала она, – его для нас специально в одном монастыре на Псковщине выращивают. Можно пить в любое время дня и ночи, он бодрит, но при этом не возбуждает, не будоражит, от него прекрасно спится.

«Знала бы ты, как вам всем от моего снадобья спаться будет», – нацелился на заварочный чайник Богоявленский.

– Вы нам так и не почитали стихи, Юрий Петрович, – кокетливо прожурчала миллионерша.

– Пожалуйста, по случаю: «Кипел вечерний самовар, китайский чайник нагревая; над ним клубился легкий пар. Разлитый Ольгиной рукою, по чашкам темною струею уже душистый чай бежал…»[24]

– Нет, нет, не Пушкина! Ваши стихи! Прочтите за чаем!

– О, дорогая Елизавета Васильевна!..

– Зовите меня просто Лиза.

– Очень мило с вашей стороны. Тогда для вас я Юрий. – Что-то явно проскочило между ними, какая-то искра. – Вы знаете, дорогая Лиза, читать стихи здесь, при всех, в день рождения вашего зятя, ну неудобно, право. Одно дело, если б я написал ему оду. Или им со Владой – эпиталаму. Все-таки это его торжество. А иначе будет выглядеть, как говорят господа актеры, будто я перетягиваю одеяло на себя. Неловко получится.

– Хорошо, – легко согласилась женщина, – тогда я в другой раз попрошу вас почитать свои стихи мне лично. И последний ваш сборник подарить, с автографом.

Предложение выглядело более чем прозрачным.

– Я вам дам свой особенный номер, по которому отвечаю всегда, вы мне позвоните, и мы увидимся. Всю следующую неделю я в столице и, если вдруг не случится какого-либо форс-мажора, буду счастлива с вами повидаться. – Из маленького ридикюля женщина достала визитную карточку, на которой значились только фамилия-имя-отчество, без чинов, и единственный мобильный номер.

– Я могу позвонить прямо сейчас, чтобы вы запомнили мой номер? Вдруг вам придет охота меня набрать.

– Конечно.

Елизавета Васильевна как бы мысленно поставила галочку: с поэтом сговорилась, – поэтому сразу отошла в сторону и выглянула из кухни, кликнув красавчика-дворецкого забирать в гостиную самовар.