их письменность, то подумали, что никогда в жизни не сможем найти в ней какой-либо последовательности. Их символы состояли из разрозненных линий, в которых мы не могли найти последовательного плана. Мы не могли распознать в ней ни частных, ни общих закономерностей и не могли понять, как она связана с их речью — посредством идеограмм, или же символов, обозначающих звуки.

Когда мы попытались объяснить нашу проблему группе их учёных, один из них, бывший весьма проницательным, нашёл решение. В центре, где производилось оборудование для обсерваторий, для нас были изготовлены стеклянные линзы, которые экранировали весь свет, кроме поляризованного. Затем надпись поместили на вращающийся цилиндр, чтобы при просмотре в движении и через линзы, имитирующие их собственный тип зрения, мы могли видеть надпись такой, какой они видели её в силу своих природных способностей, — и тогда мы смогли увидеть её формы.

Маленькие скульптуры, которые мы видели в их прекрасных миниатюрных садах, вдруг также обрели для нас смысл. Раньше мы видели в них разрозненные грани и очертания и задавались вопросом о том, какая эстетика их создала. Но когда мы вернулись к ним и начали быстро вращать, с помощью наших поляризованных световых линз, мы увидели в них естественные формы, которые теперь знакомы нам. Они были чем-то похожи на те маленькие амулеты, которые иногда носят наши девушки, с буквами послания, которые разбиты на две части, но сливаются, когда мы их вращаем, и тогда мы можем ясно видеть их. Разница заключалась в том, что зрение пчеловзоров могло работать сразу в нескольких плоскостях и считывать их такими, какие они есть, поскольку их мозг автоматически координировал изображения.

После этого, благодаря помощи молодого пчеловзора, которому, похоже, нравилось быть нашим гидом и объяснять их обычаи, нам не потребовалось много времени, чтобы расшифровать их символы. Однако прошло гораздо больше времени, прежде чем мы смогли получить представление о понятиях, которые они выражали, поскольку при их типе зрения их взгляд на мир отличался от нашего настолько, что это не могло не повлиять на их представления о нём.

Помимо того факта, что у каждого объекта было несколько названий в зависимости от угла освещения, под которым он был виден, их мыслительные процессы, отличные от наших, проявились в структурировании их языка. Например, в их понимании мышление было движением — одним из многих видов движения, и обозначалось словами, похожими на их слова, обозначающие бег, прыжки, лазание, видение и познание; все они, по их представлениям, заключали в себе элемент движения.

Нам показалось странным, что в их языке мы нашли очень мало слов, обозначающих эмоции или настроение, и прошло достаточно много времени, прежде чем мы выяснили причину этого. В дополнение к разговорному языку у них был огромный словарь чисто жестового общения, который выражал все их чувства, эмоции или настроения. Для нас это было чрезвычайно сложно. Тысячи жестов задействовали лицо, конечности, телодвижения, все части тела, а также сложные модуляции и комбинации всего этого для передачи тончайших смысловых нюансов. Вся их личная жизнь и большая часть общественной жизни регулировались этими невербальными выражениями.

Чрезвычайная важность того, что мы можем перевести только как «честь» или «положение в обществе», требовала совершенства в знании и использовании этих тысяч жестов в строго ритуализованных формальностях их взрослой жизни, и очень большая часть долгого периода их юности уходила на овладение ими. Таким образом, их эквивалент книг для большинства молодых пчеловзоров был менее важен, чем для нашей молодёжи. В их жизни не было классных комнат. Они учились путём наблюдения и подражания, а когда их выбирали для выполнения особых задач в своих общинах, они обучались этому в процессе стажировки.

В целом, установить личные отношения с пчеловзорами нам было гораздо труднее чем с ольфаксами. Острота обоняния ольфаксов отличалась от нашей на порядок, но это была способность, которой мы и сами обладали в некотором зачаточном состоянии, и потому она не была нам чужда.

С пчеловзорами всё было иначе. Они видели то, чего не видели мы, а то, что видели мы, ими не воспринималось. Их математический ум мгновенно делал такие выводы, для которых нам потребовалась бы целая батарея вычислительных машин и оборудования. Их технология в чём-то превосходила нашу, а в чём-то возможности сравнивать просто не было. Мы добились понимания самых характерных особенностей их образа жизни и основных принципов, но нам потребовалось бы потратить на их изучение целую жизнь, чтобы по-настоящему прочувствовать все их тонкости и целостность.

У нас почти в равной степени сложились два противоположных впечатления о пчеловзорах. Одно из них, на которое оказало влияние их идиллическое и благоприятное окружение, заключалось в том, что они вполне могут оставаться такими, какими были, на протяжении долгих эпох времени. В конце концов, в нашем собственном мире жители островов Тихого океана, живущие в столь же благоприятной обстановке, хотя и исследовали океаны и земли, находящиеся в пределах их досягаемости, никогда не проявляли желания завоевать мир.

Другое впечатление было прямо противоположным. Когда мы думали об их склонности к конкуренции, постоянной готовности к возможным нападениям, любопытстве, предприимчивости, выдающихся технических способностях в таких областях, как астрономия и химия, об их замечательном даре ориентироваться и об их азарте в поиске полезных ископаемых, то считали их существами, стоящими на пороге экспансии к новым горизонтам. Если мы попытаемся провести аналогии в наших собственных понятиях, то вспомним о приморских народах Западной Европы XVI века, чьи похожие качества и стремление к поиску пряностей начались с исследования их собственного мира и закончились всего лишь несколько столетий спустя на Луне — если, конечно, вообще можно сказать, что они там закончились.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Плутоняне и гидронийцы

ЖИЗНЬ ПОДРАЗУМЕВАЕТ САМОВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ, а самовоспроизведение подразумевает протекание специфических химических реакций между химическими соединениями.

Поскольку химические соединения, из которых состоят живые клетки, не инертны, а реагируют определённым образом, простейший одноклеточный живой организм обладает способностью двигаться (или, точнее, по своей природе движет себя сам) в сторону определённых раздражителей вроде света или тепла, или же избегает их, в зависимости от того, являются ли они благоприятными или неблагоприятными для его успешного существования. Иными словами, живой материал в силу своей природы взаимодействует с окружающей средой и реагирует на неё.

Благодаря этому фундаментальному свойству можно видеть, что в простейшем организме зарождаются все жизненные потенциалы и что при наличии подходящих условий некоторые из этих потенциалов в конце концов проявятся с определённой вероятностью.

Это относится ко всем аспектам жизни, но в настоящее время нас интересуют чувства. Разумеется, чувства представляют собой конечную стадию этого химического взаимодействия между окружающей средой и организмом; то,