– Ладно, резюмируем, – сказал Куренной, когда улеглись страсти и враждующие стороны разошлись. Куренной сидел за столом и ломал второй по счету карандаш – какое ни есть государственное имущество. – Ни хрена-то мы за эти полдня не сделали. Взбаламутили блатную общественность нашего города – и все достижения. Впрочем, тоже полезно – пусть не расслабляются. Глиста был пацан не из центровых – мыльный какой-то, себе на уме. С блатными мутил, но о своих делах не распространялся. Недавно намекнул достойному персонажу по кличке Перо, что скоро будут бабки и он свалит из этого города и даже из этой области. Как будто остальные области нашей страны в корне другие. Хотя, допускаю, есть Сочи и Крым… Потом Глиста сообразил, что болтает лишнее, включил заднюю, дескать, это я так, мечтаю. Перо – не из мыслителей, ничего не понял. Глиста то исчезал, то появлялся. Однажды встрял в рамсы с Чулымом – а это у нас «честный вор», живущий по понятиям, трижды отсидевший, бывалый, – в миру Чулымов Василий Петрович. Чуть не изгнали Глисту из братвы – за излишнюю мышковатость. Потом и вовсе пропал, неделю на глаза не попадался. С кем он дружил в это время – дело мутное. Вот опять, Павел Андреевич, – рассердился Куренной, – пошли у тебя на поводу и только время потеряли. Всю шоблу придется выпускать – ну, может, парочку придержим, ограбление на Таврической никто не отменял. И Чулыма закроем – есть надежда, что это его работа…

Над городом пролетел самолет, задребезжали стекла в рамах. Летательный аппарат был небольшой, но шел на малой высоте. Куренной подошел к окну. Распахнул створку. За самолетом тянулся инверсионный след. Он разворачивается за северными предместьями, образуя в небе петлю. Гул усилился, в слепой зоне возник еще один самолет.

– Завтра авиационный праздник в Пскове, – вспомнил Куренной. – Весь город соберется на аэродроме в Знаменском. Репетируют – далеко же их занесло.

– Нам сейчас до праздников? – осторожно спросил Павел.

– Праздник – это хорошо, – назидательно произнес Куренной. – Людям нужны праздники, их нужно отвлекать от напряженных будней – чтобы потом еще лучше трудились.

– Пугаешь, Павел Андреевич, – нахмурилась сидящая в углу Кира. – Ты в курсе, что происходит в стране? Сегодня какое число? Правильно, двадцать второе. А что случится двадцать четвертого? Подскажу – в городе Москве, на Красной площади. Парад Победы в честь окончания войны и полного разгрома фашистской Германии. Тебе не сказали об этом?

– Кира Сергеевна, я все прекрасно знаю, – раздраженно отмахнулся Павел.

– А вы поссорьтесь, – предложил Куренной. – Наорите друг на друга, выпустите пар. Не одним же блатарям тут резвиться. Идите работайте, а то исчерпаете свою ярость, врагам не останется.

Горин вернулся в кабинет Куренного через пятнадцать минут – предложить еще пару завиральных теорий. Куренной сидел с телефонной трубкой у уха. Бросил, уставился на вошедшего.

– Хорошо, что ты зашел. На ловца, как говорится… Это был дежурный. Только что звонила Мария Душенина – ты ее помнишь. Плачет, голос срывается. У них там что-то случилось. Отец ранен, а у матери тяжелый припадок. Медиков уже вызвали. Бери машину, она у крыльца, и дуй туда, разберись. Потом доложишь.

Он бросил машину рядом с домом, рванул в подъезд. Уговаривал себя: не беги, никого ведь не убили. Но что-то подгоняло, и Павел запрыгал через ступени. На требовательный стук открыла Маша, шумно выдохнула:

– Это вы…

– Что случилось, Мария Игоревна? Медики приехали?

– Нет еще… Проходите. Это сущее безумие…

Девушка тряслась, становилась какой-то пятнистой. В гостиной, помимо Маши, находились двое. Игорь Леонидович был жив и даже почти не пострадал. Но на ковре в гостиной блестела кровь. Его пиджак, наброшенный на спинку стула, тоже был в крови. Ниже локтей руки исполосовали чем-то острым. Одно предплечье было забинтовано. Пожилая женщина в очках, спадающих с носа, бинтовала Душенину вторую руку. Он сидел с трагической миной, откинувшись на спинку стула, морщился от боли.

– Что случилось? С вами все в порядке, товарищ Душенин?

– А, это вы… Прошу простить, не знаю вашего имени-отчества…

– Павел Андреевич Горин, уголовный розыск… пока на стажировке.

– Не так уж вы молоды, чтобы быть стажером… Ладно, не мое это дело… Все в порядке, царапины, напрасно вас Мария потревожила. Она просто испугалась, накрутила…

Из спальни, где лежала больная супруга, донесся душераздирающий вой. Маша втянула голову в плечи, ее глаза забегали. Игорь Леонидович досадливо крякнул.

– Не берите в голову, Павел Андреевич, ситуация под контролем. Самолеты виноваты, разлетались тут…

– А подробнее, Игорь Леонидович? Вы же понимаете, что просто так я не уеду? Вам надо в больницу.

– Не надо мне ни в какую больницу… Говорю же, все в порядке, это просто порезы… – Природная интеллигентность не позволяла мужчине крепко выругаться.

– Меня зовут Зоя Афанасьевна Горчинская. – Женщина закончила перевязку, повернула голову. – До пенсии я работала в местной больнице, сейчас ухаживаю за Еленой Витальевной в отсутствие домочадцев. Уверяю вас, никогда прежде такого не было, супруга Игоря Леонидовича тихая, покорная женщина. Иногда улыбается, кое-что понимает из сказанного. Читаю ей вслух, она слушает… Но сегодня… Это гром какой-то небесный, мы просто потрясены.

Никогда над городом не летали самолеты. Здесь не проходят гражданские трассы, отсутствуют военные аэродромы. Обострение произошло после того, как пролетел самолет. Обычно вялая, безжизненная, Елена Витальевна вдруг соскочила с кровати, с криком заметалась по комнате, лицо ее исказилось, в глазах плескался ужас. Зоя Афанасьевна окаменела. С подобными концертами она никогда не сталкивалась. Потом опомнилась, попыталась успокоить больную. Пролетел второй самолет. Больная заорала как резаная, и в какой-то момент пенсионерке показалось, что сейчас она бросится на нее. Это было цунами! Зоя Афанасьевна выбежала из комнаты, закрыла дверь на задвижку. О морали и этике как-то не думалось, просто перепугалась. Елена Витальевна билась в дверь, кричала на своем непереводимом языке. Женщина побежала к телефону, позвонила Душенину. Тот бросил работу, помчался домой. Пока он бежал, Зоя Афанасьевна позвонила Маше, запустив тем самым цепную реакцию. Первым прибыл Игорь Леонидович, не разобрался в ситуации, вбежал в спальню к супруге. Что там происходило, доподлинно неизвестно, но процесс успокоения пошел не туда. Больная выбежала, бросилась на кухню, где мгновенно вооружилась ножом. Душенин пытался его отобрать. Больная махала холодным оружием, он защищался, выставив руки, отсюда и порезы. Когда прибежала Мария Игоревна, в гостиной творился бедлам, голосила, вжавшись в угол, Зоя Афанасьевна, а по воздуху летели брызги крови. Обомлевшая Мария, пришла в себя, бросилась матери