В последующие дни Папа Лум занимался тем, что укреплял Мамино здоровье, – он настоял на том, чтобы мы еще немного пожили у реки.

Они с Мамой сидели на берегу, у самой воды, беседовали или же просто молчали, но их молчание было полно невысказанных мыслей.

А я рассматривал пиро́ги с острыми носами, похожими на рыбьи, любовался жеманной поступью серых цапель, восхищенно следил за полетом розовых фламинго. Что касается Сент-Эспри, то он либо сидел под деревом, листая свою Библию, либо осваивал волоф, болтая с прохожими, рыбаками, пастухами, странниками, торговцами и контрабандистами. Если послушать его вечерние рассказы об этих встречах, то создавалось впечатление, что здешний берег, с виду необитаемый, позволял общаться с таким же множеством людей, как какой-нибудь парижский бульвар по субботам.

Знахарь периодически вручал Маме тотем, приказывая ей поклоняться ему.

Однажды я подслушал их разговор на эту тему:

– Прими свой тотем и попроси его принять тебя. Это лев. От него ты унаследовала гордый, независимый нрав и любовь к мясу, но тебе пока еще не передалось его чувство ответственности за свою семью. Чтобы считаться «королем» территории, лев защищает ее от других хищников и оберегает свою семью. Иными словами, исполняет свой долг. А ты забыла о своем «королевстве», о своем долге, о своих предках.

Мама пристыженно всхлипнула. Но Папа Лум безжалостно продолжал:

– Мало того, ты забыла о своей нынешней семье. Во-первых, о своем сыне…

– О мой дорогой Феликс… – прошептала Мама со слезами в голосе.

– Затем о своем муже.

Тут Мама напряглась и перестала причитать. Однако Папа Лум, ничуть не удивленный этой неожиданной сдержанностью, настойчиво повторил:

– Ну что же ты – давай поважничай, изобрази равнодушие.

– Я свободна!

– Если ты свободна, то должна ясно сознавать, почему поступаешь так, а не иначе. А ты не можешь это объяснить.

– То есть?..

– Ты отказываешься соединиться с мужчиной. Почему?

– Моя свобода…

– Свобода – это не цель, но средство, помогающее быть самим собой. Почему же ты не хочешь вступить в брак?

– Я…

– Когда-то ты спаслась от резни благодаря своей независимости. Если бы ты не пряталась в листве баобаба, чтобы читать, тебя истребили бы вместе со всей твоей семьей. И вот поэтому ты себя убедила, что, оставаясь одинокой, ни с кем не связывая свою судьбу, ставя себя превыше всех и всего, ты избежишь опасностей.

– Может быть… – признала Мама дрогнувшим голосом.

– Может быть, но не наверняка. Фату, ты выбрала хорошего производителя, чтобы родить сына, хвалю! Но теперь ты недооцениваешь свой выбор, и напрасно: этот мужчина способен стать хорошим мужем и хорошим отцом.

– Вот как?! – вскипела Мама и вскочила на ноги, готовая прервать этот разговор.

Но знахарь только улыбнулся:

– Когда ты утратила разум, он заботился о Феликсе так же хорошо, как ты. Да-да, заботился – о своем сыне и о своей возлюбленной. Не будь этого путешествия, которое он организовал, ты покинула бы этот мир и сейчас блуждала бы в дебрях безумия. А безутешный Феликс оплакивал бы тебя.

Мама виновато понурилась. Ее волосы – жесткие, растрепанные – походили на львиную гриву.

– Гордячка! Настоящая львица! – со смехом воскликнул Папа Лум.

И вложил в руки Мамы фетиш.

– Чтобы вернуться к полноценной жизни, пользуйся своим тотемом. Растения, животные и люди постоянно обмениваются жизненной энергией. Приобщившись к ней через тотем, ты восстановишь разорванную цепь этого обмена и обретешь силы.

В последний вечер в присутствии нас с Сент-Эспри он вручил Маме коробку:

– Здесь находится прах твоих родителей. Ты должна развеять его над рекой, произнося священные заклинания.

Мама благоговейно взяла ее, прижала к груди и спустилась к реке, одна.

Там она простояла несколько минут не двигаясь. На фоне волн, порозовевших в лучах заходящего солнца, ее силуэт вдруг стал казаться хрупким, как у юной девушки. Ей снова было пятнадцать лет. Она только что потеряла своих родных. И сейчас делала то, что осиротевшая девочка не смогла сделать тогда, много лет назад, когда Бамба прятал ее от убийц. Я услышал ее голос – чистый, печальный, слабый, отражавшийся эхом от мирных вод. Она пела колыбельную, чья мелодия убаюкивала, помогала найти путь в темных безднах смерти. И я был уверен, что ее отец и мать, братья и сестры, в прибрежных тростниках или где-то очень далеко, слышат ее так же хорошо, как я. Песня, вначале звучавшая робко, постепенно набирала силу, в ней зазвучали уверенность, любовь и нежность. Теперь, когда она подходила к концу, дрожащая девушка-сирота уступила место взрослой женщине, ставшей матерью своих родных.

Долго еще держала она коробку, прижимая ее к груди и не решаясь расстаться с тем, что осталось от родителей; потом наконец подняла крышку, и серые частички праха поплыли по воде, колыхавшейся под легким ветерком.

Я нагнулся к Знахарю и шепнул:

– Это и вправду их прах?

– Не знаю, Феликс. Может, да… А может, и нет… Главное – сам ритуал: нужно, чтобы твоя мать смирилась с уходом своих родных в царство мертвых. Чтобы она вернула их назад, к природе. Чтобы позволила им продолжать свой путь и общаться с душами других умерших. И чтобы унести в глубине своего сердца память о них, нежную и умиротворенную. Отныне ваши предки будут жить с вами, в Париже. И время от времени вы должны рассыпать в кухне на полу песок, чтобы они почувствовали себя на родине. Ритуалы помогают духу обрести плоть.

– Ну ладно, согласен. Надеюсь, вы хотя бы вручили ей их настоящий прах?

Знахарь возмутился:

– Ну что за глупости, Феликс! Вещи обладают теми свойствами, какие ты им сам приписываешь. Например, кусочек эбенового дерева, который я тебе дал и который помог тебе крепко спать…

– Что-о-о? Значит, ты меня обманул по методу Куэ?[18]

– По методу… чего?

– Не чего, а кого – Куэ. Метод Куэ состоит в том, что больной излечивается самовнушением.

– Нет. Это твоя вера пробуждает и высвобождает свойства вещей. Она помогает тебе возвыситься над обычным уровнем бытия. Ты глубже проникаешь в суть явлений. Ты поднимаешься вверх по течению Незримого источника.

Старик бросил наземь свою торбу, и из нее высыпалось в колючую траву множество разных предметов – из дерева, из слоновой кости, из рога. Он выругался:

– Ох, как мне надоели эти игрушки! «Скажи мне: да!», «Обними меня!», «Вернись ко мне!»… Это всего лишь вспомогательные средства, чтобы сконцентрировать внимание пациентов, трамплины, помогающие попасть в другое измерение. Я предпочел бы обходиться без них. Чем больше вспомогательных средств, тем меньше ты обращаешься к разуму. А ведь разум можно излечить только разумом.