– Что-то я вас не очень понимаю.

– Я, если честно, тоже... Алла... Гражданка Максютова погибла...

– Когда? – встрепенулся капитан.

– По всей видимости, ночью. Утром пришла горничная, обнаружила труп...

– Вот тебе и омут, – в мрачном раздумье изрек Панфилов. – Вот тебе и черти... Я в Серебровку поеду. Но пивка все равно возьму...

Левшин и Захарский ждали его у входа. Эту ночь они тоже провели во временном изоляторе, откуда их также вытянула неведомая сила. И «Нива» уже здесь.

– Куда, в Москву или в Серебровку? – спросил Левшин.

– В Серебровку.

Возражений, разумеется, не последовало. Но все же было видно, что прапорщик загрустил. И Захарский тоже поскучнел.

Не мог Марк Илларионович ехать в Москву, не мог бросить Настю на произвол судьбы. Черти какие-то мутят тихий омут, как бы до нее не добрались. Да и не мог он находиться вдалеке от нее.

Панфилов сильно опоздал. Тело Максютовой уже увезли. Осталось только кресло, в котором ее нашла горничная. Кресло, стоявшее боком к трюмо. В зеркале небольшая дырочка от пули, радиальные трещины и тошнотворная субстанция, сухим протокольным языком именуемая физиологической жидкостью.

Зато застал он Костромского, который первым прибыл на место происшествия. И лейтенанта Тараскина, находившегося здесь во главе оперативно-следственной бригады.

– В кресле сидела, – сказал Юра. – Пеньюар, шелковый халат нараспашку. Рука свешена, пальцы касаются пистолета... В одном виске дырочка маленькая, а в другом – дыреха...

– Самоубийство, – авторитетно заявил следователь.

Панфилов внимательно посмотрел на него.

– Вы в этом уверены?

– Конечно... Чокнутая семейка. Сначала муж, потом жена...

– Жена не смогла пережить смерть мужа? – не без ехидства спросил он.

– Ну а почему нет?

– Пистолет какой?

– Старинный. Тульский-Коровина. Образца двадцать шестого года. Калибр шесть тридцать пять...

– Автоматический, – добавил Панфилов.

– Ну, понятное дело, что не револьвер...

– А гильза?

– Что гильза? – недоуменно уставился на него Тараскин.

– Гильза где?

– А-а, гильза... Не было гильзы... – потрясенно захлопал глазами лейтенант.

– Искали?

– Ну, искали... Может, закатилась куда...

– Как-то не подумал, – явно расстроился Костромской. – Конечно же, должна быть гильза...

– Если ее нет, какое ж это, к черту, самоубийство?

– Но если это убийство, зачем убийце забирать гильзу?

– Логично... И убийство здесь произошло, а не где-то, – кивнув на следы от выстрела, рассудительно сказал Панфилов. – И гильза должна быть...

– Может, горничная прибрала? – в раздумье спросил Тараскин.

– Какая горничная? Которая деньги украла?

– Нет, та в СИЗО, – покачал головой следователь. – Показания дала, суда ждет... Она здесь быть не могла...

– Так же, как и я, – усмехнулся Марк Илларионович. – У меня суровое алиби. Вся дежурная часть подтвердит...

– А вы что, могли бы? – сощурившись, глянул на него следователь.

– Что мог бы – гильзу прибрать или убить?

– Ну, и гильзу... И убить...

– Я эту ночь в райотделе провел, под бдительной охраной...

– Ну, это ясно. А чисто теоретически?

– Если чисто теоретически...

Панфилов вспомнил вчерашний разговор с Агатой. Неспроста она сказала о том, что он зачастил к Максютовой. Значит, Грецкий внушал жене, что у него роман с этой дивой. И Насте мог внушать, и слухи по поселку распускать.

– Если теоретически, то говорят, что я не просто так ходил к Алле Сергеевне...

– А как?

– Вроде бы дело об убийстве ее мужа распутывал, а сам под юбку к ней лез... И этой ночью я мог быть у нее. Опять же чисто теоретически. А на практике у меня с ней ничего не было. И быть не могло...

– А у кого могло?

– Вот это уже вопрос по существу... Я знаю двух мужчин, у которых с ней был роман. Одного мы опустим, потому что доказательств нет. А вторым можно заняться вплотную. Есть такой Грецкий Антон Вадимович, сосед Аллы Сергеевны, а заодно любовник...

– Марк Илларионович! – осуждающе посмотрел на Панфилова Костромской.

– Что Марк Илларионович?

– Ну, мы же знаем, в каких отношениях вы состоите с Грецким...

– В каких?

– Скажем так, любовный треугольник на почве личной неприязни...

– Если бы почва. Болото это, Юра... Сам в этом болоте по уши. И других за собой тащу... Но Грецкий точно был с Максютовой, у его жены даже видеозапись есть...

– Вы сами эту запись видели?

– Нет. Как-то неудобно было грязное белье из чужой корзины тянуть. Но сейчас другое дело, все-таки убийство...

– А как видеозапись к его жене попала? – спросил следователь.

– По электронной почте.

– От кого файл пришел?

Панфилов глянул на Тараскина с интересом и одобрением.

– Мне бы и самому хотелось это знать... Я, конечно, не настаиваю, что Грецкий виновен, но поработать с ним надо. Да, кстати, как он, оправился вчера после удара?

– И оправился, – кивнул Костромской. – И в город съездил, побои снял... Он сейчас дома должен быть, с такими синяками, как у него, я бы не поехал на работу.

– Побои, говоришь, снял. Ну, ну... Постановление нужно, на обыск.

– Нереально, – покачал головой Тараскин. – Сначала на компромат глянуть надо. Или устное подтверждение получить. Или свидетельские показания...

– Но побеседовать мы с ним можем.

– Надеюсь, что да... Но лучше в моем присутствии. И не сейчас...

Тараскин освободился только через час. К этому времени Панфилов успел сделать важный звонок и отправить в город Левшина. Он мало сомневался в том, что Грецкий причастен к убийству Максютовой. Как бы ни уверял он, что с Аллой знался постольку-поскольку, их общение носило такой же тесный характер, как и сама их близость. Антон приходил к ней настраивать ее против начальника сельской милиции. Более того, он пытался выяснить у нее, откуда могло взяться грязное видео в почтовом ящике Насти. В конце концов он мог не поверить ей, что к этому пассажу она имеет лишь исполнительское отношение. Он мог предъявить ей обвинение в том, что она срежиссировала порносцену, осудить ее на смертную казнь и самолично привести приговор в исполнение...