Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это вы ее туда подбросили! – Грецкий обращался к следователю, но взглядом пытался испепелить Панфилова.
– Никто вам ее не подбрасывал. В пыли гильза. Это значит, что утром действительно проводилась уборка...
– А калибр? – спросил Панфилов.
– Пистолетная гильза. Явно не девять миллиметров, меньше. Малый калибр... Уверен, та самая...
– Бред! – взвыл Грецкий. – Не могла она здесь оказаться!
– Могла! – внимательно глядя на него, отрезал Тараскин. – Человек вы неуравновешенный, нервный. Могли выронить гильзу, когда домой возвращались...
– Зачем бы я вообще брал ее?
– Вот это вы мне и расскажете. Потом, и под протокол...
– На ней нет моих отпечатков пальцев! – хватаясь за соломинку, взревел Грецкий.
– Вот видите, это вы знаете.
– Я повторяю, там не будет моих отпечатков пальцев! Потому что я эту гильзу в глаза не видел.
– Глаза боятся, руки делают... В перчатках вы были, гражданин Грецкий, потому и не оставили пальчики...
– Это безобразие! Я буду жаловаться!
– У вас есть на это право.
– Понятые засвидетельствовали факт изъятия гильзы? – спросил Панфилов.
– Да. Их Костромской как раз вел... Сейчас протокол составим, понятые распишутся... Надо бы еще одежду осмотреть, – тихо, чтобы не слышал Грецкий, сказал Тараскин.
– А пистолет? Пистолет надо искать. Если есть гильза, то где-то должен быть пистолет...
Панфилов незаметно подмигнул следователю, тем самым дал понять, что нарочно завел речь о пистолете. Он хотел, чтобы Грецкий еще раз подтвердил свою причастность к убийству Аллы Максютовой. Если он стрелял в нее, то ему должно было быть известно, что пистолет остался на месте преступления.
– О! Пистолет вы точно найдете! – сардонически, в состоянии, близком к истерике, улыбнулся он. – Ищите, ищите!
– Может, скажете, куда вы его спрятали?
– Куда вы его положили, туда и спрятал!
Он не отрицал, что пистолет мог находиться в его доме. Значит, он не знал, где сейчас оружие. Или знал, но делал вид... Впрочем, в любом случае стреляная гильза была для него как для бабочки иголка, которой ее прикололи к гербарию. Найденная улика пригвоздила его к уголовному делу об убийстве гражданки Максютовой...
Панфилов безучастно наблюдал за тем, как Грецкого сажают в машину. Совесть его была чиста. Он не убивал Аллу, не подбрасывал Антону гильзу. Но чувствовал он себя неважно. И причина не только в похмельном синдроме.
Грецкий открыто обвинял его в предвзятом отношении и подлой подтасовке фактов. И ему казалось, что Настя подозревает его в том же.
Тараскин и Костромской уехали вместе с задержанными. Левшин и Захарский сидели в «Ниве», посматривая за своим шефом. Панфилов стоял на обочине асфальтированной улицы, под сенью зеленеющей липы. Хотелось присесть или, лучше, прилечь, а он стоял и курил, поглядывая на закрытую калитку дома, где осталась его любимая. Настя порывалась уехать вместе с мужем, но ей не позволили. Возможно, сейчас она собирается в дорогу. Есть у нее машина, и никто не сможет помешать ей отправиться в город. Никто, кроме него. Он должен остановить ее.
За спиной, в ограждении дома напротив открылась калитка. К Панфилову подошел мужчина лет под сорок. Примерно такого же роста и телосложения, как он сам. Высокий, и голова длинная – широкая сверху и зауженная книзу. Землистый цвет лица, впалые загрубелые щеки, глаза большие, слегка выпученные, белки с красными прожилками, на широком лбу глубокая борозда одной-единственной морщины. Вид у него не совсем здоровый, и если бы он обнажил в улыбке желтые с гнильцой зубы, Марк Илларионович воспринял бы это как должное. А он улыбнулся, но зубы, на удивление, были белоснежными, ровными, как на заказ. В сущности, заказ был налицо – чистый фарфор, очень дорогой.
Мужчина улыбался широко, радушно, но в глубине глаз просматривалась какая-то мрачно-злорадная безуминка.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться? – фиглярствуя, спросил он.
Панфилов начальственно посмотрел на него, строго сказал:
– Лосев. Виктор Николаевич. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь, – еще шире улыбнулся мужчина. – Сразу видно, участковый на своем месте!
– С чего вы взяли, что я участковый? – удивленно повел бровью Марк Илларионович. – Разве мы с вами уже встречались?
– Нет, но разве обязательно встречаться с человеком, чтобы узнать, кто он такой?
– Значит, надо иметь причину, чтобы навести о нем справки.
– Но вы же участковый, – замялся Лосев. – Я должен знать вас...
– Да, растет сознательность наших граждан, – небрежно усмехнулся Панфилов.
– Растет, – уже с натяжкой, обескураженно улыбнулся мужчина.
Похоже, он уже жалел о том, что завел этот разговор.
– Насколько я знаю, вы банкир, – продолжал Марк Илларионович.
– Банкир. «ВВВ-Банк».
– Почему три «В»?
– Валерий, Василий и Виктор, то есть я... Три учредителя, три имени... Я смотрю, вы знаете обо мне еще больше, чем я?
– Вы же сами сказали, что я на своем месте... Вы что-то хотели?
– Э-э, да... Спросить хотел, чего это Антона в «воронке» увезли?
– Узнаете. Всему свое время.
– Что, тайна следствия?
– Почему следствия?
– Да ладно идиота из меня делать! – распоясался банкир. – Думаешь, я не знаю, что у Максютовых опять произошло.
– Что?
– Алла Максютова застрелилась...
– Откуда знаешь? – также перешел на «ты» Панфилов.
– Давай, давай, путай меня... Не запутаешь. Оксана уже на всю деревню растрезвонила.
– Оксана? Горничная Максютовых?
– Стоп! – спохватился Лосев. – Оксана раньше была. Сейчас у них Ольга...
– Вы и ее знаете?
– Борька ее знал, мой бывший дворецкий... Еще тот ходок... А чего ты на меня так смотришь? – нахохлился банкир. – Как будто в чем-то подозреваешь.
– Да нет, не подозреваю...
– Взгляд у тебя ментовской.
– А какой он еще может быть, если я в милиции служу?
– Ну да, ну да... Только ты это, не зазнавайся. Не думай, что ты здесь пуп земли...
– А кто здесь пуп? Ты?
– Ты, это, не ерничай, не надо. Будь проще. Место свое знай, – недобро ощерился Лосев.
– А ты фрукт, как я посмотрю, – тем же ответил ему Панфилов.