Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ева, моя Ева!
Наконец он позволил себе передышку, делая короткие, прерывистые вдохи, чувствуя ее под собой, слыша, как ее сердце стучит о его ребра. Даже когда они были близки в тот, первый раз, это не было таким… всепоглощающим.
Алан лег рядом с ней, закрыв глаза. Кровь пульсировала в нем стремительными толчками, в одно и то же время он испытывал чувство неземного восторга и… жестокого поражения.
Чем дальше он старался отодвинуть от себя правду, тем явственнее она представала перед ним. Его страсть оказалась слишком сильной, чтобы управлять ею… И ее породила эта женщина. А он никогда не был человеком страсти. Это слово вызывало у него тошнотворные картины, связанные с его родителями.
Несмотря на работу, которую Алан для себя избрал, он всегда считал, что умеет разобраться в том, что в чувствах хорошо, а что – плохо. И он переложил вину на Еву за то, что рядом с ней не контролировал себя. И еще Алан знал, что до тех пор, пока он не останется один, будет становиться все хуже и хуже…
Алан медленно открыл глаза и уставился в потолок. С минуту он не понимал, где находится, потом в изумлении сообразил: это оттого, что он так крепко спал. Алан находился в своей собственной комнате. В следующее мгновение память вернула ему прошлую ночь и его досаду на Еву. Растущая потребность в ней, его внезапная свирепая страсть вызывали беспокойство.
Он напрягся, пытаясь отделаться от этого тревожащего чувства, но у него ничего не получалось. К тому же пока его работа не завершена.
Поднявшись с постели, чувствуя слабость во всем теле и зная ее источник, он заставил себя пойти в ванную. Там он посмотрел на себя в зеркало. Держась обеими руками за раковину, он опустил голову и закрыл глаза, чтобы не видеть себя. В нем ожил давний страх – что, если он станет похож на своих родителей?
Через некоторое время, решив, что овладел собой, Алан принял душ, побрился, осмотрел больную руку. Он сменил повязку, стараясь не думать о Еве.
Что он станет делать, когда работа будет закончена и она уйдет из его жизни?
Несколько часов спустя Алан внес поднос к ней в комнату.
– Доброе утро, – улыбнулась она. – Спасибо за кофе.
Алан пил кофе, не глядя на нее и чувствуя неловкость.
– Мы можем ехать? – спросила она с энтузиазмом, который раздражал Алана. Казалось, она искренне отнеслась к тому, что произошло между ними.
– Я должен нанести визит местному шерифу до того, как мы начнем расследование в его городе.
В воскресный день офис был закрыт, и Алану сказали, что шериф – Аарон Додж – в церкви со всей семьей. Они решили ждать. Через два часа, когда высокий человек в джинсах, сверкающих ботинках, ослепительно-белой рубашке, пиджаке рыжего цвета и черной шляпе вошел через стеклянную дверь, Ева немедленно поняла, что этот мужчина – шериф.
Она взглянула на Алана. Что-то изменилось в нем сегодня, но она не могла определить, что именно. Это наполнило ее страхом. Она знала, что ей нельзя думать ни о чем другом, кроме ребенка. Чем дольше Рози останется у отца, тем больше опасность потерять ее навсегда. Но что-то непредвиденное вторглось в ее жизнь, произошло между ней и Аланом, и она не могла ни остановить, ни замедлить ход событий.
Алан представился шерифу, извинившись, что пришел в воскресенье, а потом протянул бумагу:
– Вы можете позвонить по этому номеру в Вашингтон, чтобы вам подтвердили мои полномочия.
Аарон Додж взял бумагу, извинился и прошел в свой кабинет. Вернувшись, он сказал:
– Я узнал, кто вы, но не знаю, чего вы хотите от меня…
– Я ищу человека по имени Чарли Льюис. Он разыскивается в связи с похищением своей четырехлетней дочки. Миссис Льюис, – он указал на Еву, – назначена единственным опекуном ребенка после развода. Льюис открыто угрожал своей бывшей жене и дочери.
Есть предположение, где он может находиться, возможно, под вымышленным именем. По специальности он педагог и, если решил работать, вероятно, устроился где-то преподавать.
Мы приехали сюда потому, что часть собственности, которую он недавно унаследовал, должна находиться недалеко отсюда. Он живет вместе с маленькой девочкой.
– Где же находится его собственность? – спросил шериф.
Алан вынул блокнот и зачитал ему адрес.
– Вы пропустили поворот, когда ехали сюда. Я вырос на ранчо неподалеку. Это малоосвоенные места.
Алан кивнул, вспомнив последние двадцать пять миль пути: те немногие дома, мимо которых они проехали, казались заброшенными.
Он дал шерифу папку.
– Здесь его фото. Прошел уже месяц, возможно, он изменил свою внешность.
Шериф осмотрел фотографию, потом ушел, чтобы сделать распоряжения.
– Как думаешь, он поможет нам? – спросила Ева.
– Надеюсь, что поможет.
– Дело пошло, – сказал шериф. – Но сегодня воскресенье, и большинство людей в церкви. Подождите до понедельника. Утром я передам во все школы, чтобы мне сообщили обо всех, кто соответствует этому описанию.
– А ордер? – поинтересовался Алан.
– Возьмем у судьи.
– Какой ордер? – спросила Ева.
– Ордер на арест вашего бывшего мужа, – пояснил шериф. – Его может выдать только судья, но только тогда, когда мы найдем Чарли Льюиса.
– Нужно соблюдать осторожность, – сказал Алан. – Я не хочу, чтобы он ускользнул. Жизнь его четырехлетней дочки в опасности.
– Я предупрежу всех, – пообещал шериф.
– Простите, сэр, – обратился к шерифу подошедший помощник. – Вот папка. Мы сделали копии всех документов.
Шериф взял папку и вернул ее Алану.
– Спасибо. – Тот пожал руку шерифа. – Миссис Льюис и я осмотрим заброшенные дома, которые видели.
Шериф кивнул, взял карандаш и набросал схему.
– Это должно быть где-то здесь.
Алан взглянул на схему, сложил листок и положил его в карман.
– Спасибо.
Шериф кивнул и спросил:
– Кстати, есть ли у вас номер, по которому можно позвонить?
Алан дал ему телефон, и они с Евой поспешили к машине.
Двадцать минут спустя Алан повернул на грязную дорогу, с одной стороны которой росли деревья, а с другой виднелись коричневые воды реки. Хотя деревья уже потеряли листья, лес казался густым.
– Мне не нравится это место, – прошептала Ева, не отрывая глаз от голых веток, мимо которых они проезжали.
Он ничего ей не ответил, занятый управлением машиной: не хватало, чтобы сломалась ось или лопнула шина.
Дом, у которого они остановились, был большой, двухэтажный, старинный, с башнями, арками и сводчатыми окнами. В свое время он, возможно, выглядел величественно, теперь же казался старым, запущенным и, пожалуй, зловещим. Окна были закрыты, портик осел.