– Может осматривал, он же врач – неуверенно предположил я, не в силах поверить в худшее.

– Другие никогда так не делали. Он делал. И не только мне.

– А кому ещё?

– Знаю только Лизу. Лизу Усачёву. Диагноз – синдром Дауна.

– И как ты узнал, что он ей что-то делал.

– Она сказала. Не словами.

– Это как? Нарисовала что ли?

– Показала. В голове.

Я нахмурился. Он что, мне про телепатию втирает?

– Ты хочешь сказать, она передала тебе свои мысли?

– Да. Часто встречался с ней. В больницах, в коридорах. Друг.

И вот как относится к такой информации? Имбецил говорит, что доктор его развращал… И девочку даун, его подружку, тоже. При этом, между собой они общаются телепатией… Бред какой-то.

Внезапно, боковым зрением я что-то заметил. Что-то, чего ещё мгновенья назад не было. Тело опережало мысли, я резко развернулся. Внутри всё оборвалось, из груди вырвался короткий вскрик, инстинктивно отпрянув, свалился с дивана и прямо так, не вставая, ползком попятился назад. Остановился я, лишь уперевшись спиной в стену.

Причиной моей столь бурной реакции оказалась девочка. Да, да, обычная девочка лет восьми-девяти. В простом сереньком платьице и серых же колготках. С житкими, коротко-стриженными светлыми волосами и нелепом красном бантике на макушке.

Она скромно пристроилась на краешке дивана с которого я грохнулся. Абсолютно прямая спина, сложенные на коленях тонкие руки. На лице спокойствие.

Казалось бы, чего бояться? Но! Но, эта, мать её девочка, появилась из неоткуда. Кабинет в который я жаждал попасть, находился в торце небольшого коридорчика – этаком закутке. С одной стороны единственная дверь, с другой стена и поворот в основной коридор клиники тянущийся через весь этаж. Два диванчика друг на против друга и приставленные к ним журнальные столики, на стенах фото-пейзажи в рамках. ВСЁ! Подойти ко мне незаметно в этих условиях – было просто не возможно!

– Лиза Усачёва привет! – обрадованно сказал мой давешний собеседник.

– Привет Сергей Спиридонов, – ответила ему девочка.

– Ты его напугала. Ты обещала никого не пугать…

– Не хотела.

– Она не хотела – это имбицил повторил уже для меня.

Я неуверенно кивнул в ответ.

– Сергей Спиридонов сказал тебе правду, – не давая времени мне опомниться и прийти в себя, заявила Лиза. Она повернулась ко мне, и я смог разглядеть её лицо. Чуть раскосые глаза, курносый носик, тонкие бровки-домиком, слегка приоткрытый рот. С виду обычный – ребёнок.

– Я не…

– Доктор плохой, – продолжила она, не обращая внимание на мои потуги выдавить из себя нечто связное. – Он поступал с нами плохо. – И не только с нами. Ещё четверо о ком знаю.

– Да, – подтвердил Сергей, – плохо. Неправильно.

– Хорошо, то есть… – я окончательно растерялся, – в смысле, хотел сказать, что верю вам.

– Он верит, – эхом откликнулся Сергей.

Девочка наклонила голову на бок и некоторое время пристально меня рассматривала. Потом выпрямилась.

– Да, сейчас верит, – подтвердила она, а в следующее мгновенье исчезла. Прямо как мой дед, накануне вечером. Была и не стало.

– Пока, – проговорил её приятель. За время разговора он так ни разу и не взглянул ни на неё ни на меня. Я осторожно поднялся на ноги, отряхнул брюки, выпрямился.

– Какая-то очередная шиза, – пробормотал я себе под нос, растерянно озираясь.

– Ты бы лучше их послушал, – Семён появился из-за угла коридора и на корню пресёк мои попытки спокойно обдумать всё произошедшее. – Они не врут.

– Твоих рук дело?! – сразу вскинулся я. – Ты всё подстроил?

– Отнюдь, – он как ни в чём не бывало, прислонился плечом к стене и скрестил на груди руки. – Я, чтоб ты знал, не имею никакой власти над духами.

– Так она умерла?

– Да. Умерла, – влез в разговор Сергей, продолжая пялиться в стену.

– Лет десять назад, – кивнул Семён. – Ей тогда двенадцать было. Забралась на крышу и спрыгнула.

– Почему?

Семён пожал плечами.

– Не знаю.

– Она устала, – проговорил Сергей.

– От чего?

– Устала бояться.

– Объясни, – попросил Семён. Похоже он действительно не знал.

– Бояться приёмов у него, – парень кивнул на дверь психиатра. – Бояться, что все узнают. Что будут смеяться. Дразнить…, ещё больше. Что заберут от мамы. Бояться за маму. Он говорил, что если кто узнает, родителей посадят в тюрьму, а детей в приют… Мне тоже говорил. Она устала.

Он умолк. Меня передёрнуло. На мгновенье я представил себя на месте этой бедной девочки. Какая тёмная и беспросветная у неё была жизнь…

– А ты?

– Я тоже устал. Я тоже хотел. Но бабушка перестала водить к нему. Стало лучше. И я не стал.

– Погоди, погоди, – зачистил я лихорадочно соображая, – но ты сейчас здесь?! Ты рядом с его кабинетом. А твоя бабушка…

– Нет. Не здесь.

– Но…

– Антон, не надо, – мягко прервал меня Семён, я с недомумением посмотрел на него, но он проигнорировал мой взгляд, и обратился к парню. – Серёж, тебе пора. Спасибо за предупреждение.

– Да, пора, – легко, согласился тот. Затем встал, повернулся к нам и первый раз за всё время посмотрел на меня. На мгновенье наши взгляды встретились, и через это короткое соприкосновения, я увидел… не знаю как точнее описать, его душу, что ли.

Добрый, несчастный, умеющий ценить крупице радости и счастья так редко выпадающие в его жизни. Переживающий за свою уже совсем старую бабушку и искренне желающий предупредить меня об опасности….

Неожиданно он улыбнулся, как будто обрадовавшись моему пониманию, а в следующее мгновение развернулся и шагнув прямо в стену. Исчез.

– Он тоже дух? Он тоже умер? – поражённо прошептал я.

– Нет. Он жив.

– Тогда как он смог…

– Это был не дух, а осколок его сознанья.

– Чего?! – я почувствовал, что окончательно схожу с ума.

– Не дух, а осколок сознанья оторванный от человека. Со слабоумными такое бывает. Сознанье у них повреждено с детства, и иногда они просто оставляют небольшие кусочки в разных местах. В тех, где они испытывали сильные эмоции. Радость, любовь, страх. Через них они как бы видят что там происходят и иногда могут…

–Хватит, – рявкнул я. – Надоело. Не хочу больше ничего слышать!

– А зачем тогда спрашиваешь?

– Это всё ты подстроил…