Примером может служить само различие между «языком» и «вербальным поведением». Язык имеет характер вещи, того, что человек приобретает и чем распоряжается. Психологи говорят об «овладении языком» у ребенка. Считается, что слова и предложения, из которых состоит язык, – это инструменты, используемые для выражения значений, мыслей, идей, предложений, эмоций, потребностей, желаний и многого другого, что находится в голове говорящего. Гораздо более продуктивным является мнение, что вербальное поведение – это вид поведения. Оно имеет особый характер только потому, что подкрепляется воздействием на людей – сперва на других, но в конечном итоге на самого говорящего. В результате вербальное поведение свободно от пространственных, временных и физических отношений, которые преобладают между оперантным поведением и несоциальными последствиями. Если подкреплением будет открытие двери, человек может взяться за ручку, повернуть ее, толкнуть или потянуть определенным образом, но если вместо этого он скажет: «Пожалуйста, откройте дверь» и слушатель отреагирует соответствующим образом, последует то же самое подкрепляющее последствие. Условия разные, и они порождают множество важных различий в поведении, которые долгое время игнорировались менталистскими объяснениями.

То, как человек говорит, зависит от практики вербальной общности, членом которой он является. Речевой репертуар может быть как рудиментарным, так и демонстрировать сложную топографию под многими тонкими видами стимульного контроля. Условия, формирующие его, могут быть мягкими (как в случае, когда родители реагируют на неумелые подражания детей стандартным языковым формам) или требовательными (как при обучении дикции). Различные вербальные общности формируют и поддерживают разные языки у одного и того же говорящего, который впоследствии владеет несколькими вариантами речи, оказывающими сходное воздействие на различных слушателей. Вербальные ответы классифицируются как просьбы, команды, разрешения и так далее, в зависимости от причин, по которым слушатель отвечает, причем часто они объясняются намерениями или настроением говорящего. Тот факт, что сила реакции не пропорциональна величине результата, способствовал возникновению веры в вербальную магию (как «Абракадабра» фокусника превращает носовой платок в кролика). Сильные реакции появляются в отсутствие соответствующей аудитории, как это продемонстрировал Ричард III, когда он кричал: «Полцарства за коня!» – хотя его никто не слышал.

Кроме эпизодической соответствующей аудитории, вербальное поведение не нуждается в поддержке со стороны окружающей среды. Велосипед нужен, чтобы на нем ездить, но не для того, чтобы сказать «велосипед». В результате вербальное поведение может возникнуть практически по любому поводу. Важным следствием этого является то, что большинству людей легче тихо сказать «велосипед», чем тихо «ехать на велосипеде». Другое важное следствие заключается в том, что говорящий также является слушателем и может значительно подкрепить свое собственное поведение.

Значения и отсылки

Термин «значение», хотя и тесно ассоциируется с вербальным поведением, используется для проведения некоторых из уже обсуждавшихся различий. Люди, путающие бихевиоризм со структурализмом с его упором на форму и топографию, жалуются, что он игнорирует значение. Они утверждают, что важно не то, что человек делает, а то, что означает для него его поведение; его поведение имеет более глубокое свойство, не связанное с целью, намерением или ожиданиями, о которых говорилось в главе 4. Но смысл реакции не в топографии или форме (это ошибка структуралистов, а не бихевиористов); его следует искать в ее предшествующей истории. Бихевиористов также обвиняют в том, что они описывают окружающую обстановку в физических терминах и упускают из виду, что она значит для отвечающего человека, но и здесь смысл не в текущей обстановке, а в истории воздействия условий, в которых подобные обстановки играли свою роль.

Другими словами, значение не рассматривается как характеристика ответа или ситуации, это скорее свойство условий, ответственных как за топографию поведения, так и за осуществляемый стимулами контроль. Возьмем простейший пример: если одна крыса нажимает на рычаг, чтобы получить пищу, когда голодна, а другая делает это, чтобы добыть воду, когда хочет пить, топография их поведения может быть неразличима, однако можно сказать, что они отличны по смыслу: для одной крысы нажатие рычага «означает» пищу, для другой – воду. Но это аспекты условий, которые привели поведение под контроль данной ситуации. Аналогично, если крысу подкрепляют едой, когда она нажимает на рычаг в присутствии мигающего света, а водой, когда свет горит постоянно, то можно сказать, что мигающий свет означает еду, постоянный – воду, но опять же это ссылки не на какое-то свойство света, а на условия, частью которых был свет.

То же самое, но с гораздо большей очевидностью, можно сказать и о значении вербального поведения. Общая функция поведения имеет решающее значение. В образцовой модели говорящий находится в контакте с ситуацией, на которую слушатель должен отреагировать, но с которой в контакте не находится. Вербальная реакция говорящего делает возможной соответствующую реакцию слушающего. Например, предположим, что у человека назначена встреча, время которой ему надо будет отследить по часам. Если таких часов нет, он может попросить кого-нибудь сказать ему время, и реакция позволит ему эффективно действовать. Говорящий видит часы и объявляет время; слушатель воспринимает объявление и идет на встречу. Три момента, возникающие в условиях подкрепления, порождающего оперант, распределяются между двумя людьми: говорящий реагирует на установку, а слушающий участвует в поведении и испытывает последствия. Это произойдет только в том случае, если поведение говорящего и слушающего будет подкреплено дополнительными условиями, организованными вербальной общностью.

Вера слушателя в то, что произносит говорящий, подобна вере в основе вероятности любого ответа («Я верю, что это сработает») или контроля, осуществляемого любым стимулом («Я верю, что мы в нужном месте»). Она зависит от прошлых условий и ничего не выигрывает от их усвоения. Определять межличностное доверие как «ожидание индивида или группы, что на слово, обещание, устное или письменное заявление другого индивида или группы можно положиться», – значит излишне усложнять ситуацию.

ЗНАЧЕНИЕ ОТВЕТА ДЛЯ ГОВОРЯЩЕГО включает в себя стимул, управляющий им (в приведенном выше примере это циферблат часов), и, возможно, неприятные аспекты вопроса, от которых ответ приносит высвобождение. Значение для слушателя близко к тому, которое имел бы циферблат часов, если бы он был ему виден, но также включает условия, связанные с назначенной встречей, которые делают вероятной реакцию на циферблат часов или вербальный ответ в это время. Человек, который уйдет на встречу, увидев определенное положение стрелок часов, сделает так же, услышав ответ человека, чьи реакции в прошлом точно контролировались положением стрелок и которые по этой причине управляют сильными реакциями сейчас.

Одним из печальных выводов теории коммуникации является то, что значения сказанного для говорящего и слушающего одинаковы и в них есть нечто общее для них обоих, что говорящий передает идею или смысл, информацию или знания, как будто его умственные способности затем становятся умственными способностями слушающего.