Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О человеке в странной маске, сидевшем в машине через ряд от девушек.
Фрост никогда не любил совпадения.
Он бегом вернулся обратно и внимательно оглядел толпу, однако мужчина в маске уже исчез.
Фрэнки провела вечер в «Зингари» в одиночестве. Джейсон эсэмэской предупредил, что задерживается в лаборатории, а Пэм все еще отказывалась разговаривать с ней после их последней ссоры. Фрэнки села за столик у окна в шесть, и к тому моменту, когда она принялась за четвертый бокал вина, на город уже опустился вечер. У нее с собой была читалка «Киндл». Вечер она начала с перечитывания «Мифа о подавленных воспоминаниях» Элизабет Лофтус, но на половине бутылки «Пино нуар» переключилась на «Волхва» Джона Фаулза.
Услышав сигнал своего телефона, Фрэнки поняла, что таинственный преследователь вернулся. Она открыла сообщение и увидела:
Ты нужна ей.
Он всячески искушал Фрэнки написать ответ, но вместо этого она переправила электронное письмо в «Пелл секьюрити», а потом позвонила руководителю компании, чтобы узнать, не удалось ли им отследить ночное послание этого же отправителя. К сожалению, обнадеживающих новостей у него не было. Доступ к аккаунту GMX осуществлялся с общедоступного IP-адреса публичного вай-фай-сервера и не может быть привязан к физическому лицу.
Он также подтвердил, что отправитель регистрировался в сети «Зингари» в пятницу в то же время, когда там была она.
Теперь было абсолютно ясно, что Ночная Птица следит за ней.
Фрэнки отложила телефон и довольно долго изучала всех посетителей ресторана. Никто не реагировал на ее взгляд. Не было ни одного знакомого лица. Она понимала, что незнакомец добился желаемого. Он играет с ней.
– Всё в порядке? – спросил Вирджил, выливая в ее бокал остатки из бутылки.
Одна роскошная белая прядь упала ему на лицо. Он предпочитал носить свою обычную черную форму на размер меньше, чтобы одежда подчеркивала его физические данные.
– Замучили любовными письмами, – ответила Фрэнки и подключила к телефону переносной аккумулятор.
– Ну ты и везучая.
– Не очень. Один говорит, что хочет взглянуть, как я буду умирать.
Темные брови Вирджила изогнулись, во взгляде его ястребиных глаз отразилось изумление. Он даже перестал усмехаться, пытаясь понять, шутит Фрэнки или нет.
– Ты серьезно?
– Серьезно.
– Будешь звонить копам?
– Они не станут ничего делать. Приедут, только если он заявится с пулеметом наперевес, а так все это мои проблемы. – Помолчав, врач добавила: – Между прочим, он был здесь вчера вечером.
– Быть не может.
– Моя компания по безопасности отследила, что он пользовался вай-фаем в этом ресторане. Кто-нибудь спрашивал обо мне? Или наблюдал за мной?
– Только тот милый коп.
– Будь начеку, ладно? – попросила Фрэнки. – Если заметишь кого-нибудь, дай мне знать.
– Мои глаза всегда открыты, – сказал Вирджил.
Фрэнки пригубила вино. Поковырялась вилкой в тарелке с желтоперым тунцом. Выглянула в окно, на Пост-стрит, проверяя, не маячит ли кто-нибудь у арочного входа в «Марриотт», однако там не было никого, кто обращал бы особое внимание на окна «Зингари».
Она прикидывала, не стоит ли снова позвонить в «Пелл секьюрити» и попросить директора выделить ей персональную охрану на несколько дней. Надо было бы сделать это еще раньше, когда расследовалось дело Даррена Ньюмана. Гибель молодой женщины, Меррилин Сомерс, от ножевых ранений привела к тому, что Фрэнки попала на первые полосы газет и стала получать анонимные письма с угрозами от людей, убежденных в том, что именно благодаря ей убийца оказался на свободе. С точки зрения закона винить ее было не в чем, но в этом деле присутствовал еще и нравственный аспект, поэтому она не могла избавиться от угрызений совести. Когда с Ньюмана сняли обвинения, психиатр испытала облегчение, однако сомнения в отношении него остались.
Сидя за столиком, Фрэнки чувствовала себя так, будто окружена призраками. Ее отец. Даррен Ньюман. Ночная Птица. А теперь еще и Тодд Феррис – человек с воспоминаниями о пытках в белой комнате. Она не верила, что все события в воспоминаниях Тодда реальны. Некоторые люди склонны придумывать истории с собой в качестве главного действующего лица. Так они придают себе значимость. Описанное Тоддом очень напоминало галлюцинации, вызванные каким-то препаратом, или сон. Даже то, что он вспомнил Бринн Лэнсинг – если действительно вспомнил, – можно легко объяснить. Бринн работала недалеко от здания, где находился лечебный кабинет; Тодд вполне мог увидеть ее, когда шел по Юнион-сквер до или после приема у Фрэнки.
Тогда, на Променаде, она попыталась уговорить Тодда записаться на прием, но он категорически отказывался. Он не хотел, чтобы велись какие-то записи. А потом Тодд ушел. И всё. Интересно, спрашивала себя Фрэнки, даст ли он когда-нибудь о себе знать.
Вирджил скользнул на стул напротив нее и провел рукой по своим роскошным волосам.
– Компанию желаете? – спросил он.
– Да.
– Вот и славно, потому что другого выбора у тебя все равно нет.
– Вирджил, можно я задам тебе вопрос?
– Хоть десять.
– Ой-ой-ой, какой ты щедрый, – улыбнулась Фрэнки. Она понимала, что сильно захмелела, но ей было на это плевать. – Я хочу знать, принимаешь ли ты наркотики.
– А ты не могла бы погромче, детка?
Фрэнки сообразила, что почти прокричала свой вопрос, и обрадовалась тому, что ее голос потонул в ресторанном шуме. Подавшись вперед и взяв руки Вирджила в свои, она гораздо тише произнесла:
– Извини. Так как?
– Теперь ты коп?
– Нет.
– Ну тогда… гм. Естественно, да.
– Ты соблюдаешь осторожность?
– Я осторожен со всем, что попадает внутрь моего организма. Иначе ведь нельзя, правда?
– Правда. А какие наркотики ты принимаешь?
Его пухлые губы растянулись в улыбке и обнажили белоснежные зубы.
– Хочешь прикупить? Тебе принести?
– Нет. Просто любопытно.
– Ну обычно я не делюсь этой информацией с теми, с кем не сплю, – ответил Вирджил, – но раз мы с тобой друзья, я, скажем так, не делаю различий между легальными и нелегальными препаратами.
– Ты что-нибудь слышал о плохих наркотиках? О «приправленном героине»? Об «ангельской пыли»? О «солях для ванн»? Есть сведения о крайней галлюциногенной реакции.
– Только у твоих пациентов, – ответил Вирджил.
Фрэнки, шокированная, покраснела от гнева, и тот поднял вверх руки в знак капитуляции.
– Извини, детка, я перегнул палку. Пэм приходила сюда на обед. Она рассказала мне, что происходит. Нельзя было тыкать пальцем в ежа.