– Клюк-тини?

– Да, спасибо.

Кристи смотрела, как Ноа с уверенным видом и гордо поднятой головой идет к барной стойке. Сейчас он выглядел очень даже ничего. Кристи было жарко после танца; она оттянула ворот блузки и обеими руками взбила волосы. Быстрая мелодия сменилась медленной – зазвучала песня Кэрол Кинг.

Кто-то у пинбольных автоматов издал торжествующий вопль, и Арнольд Шварценеггер низким голосом произнес:

– Здорово!

Кристи засмеялась.

***

Фрэнки бежала со всех ног, но все равно опаздывала.

Наступила полночь, время двинулось дальше. В половине квартала от коктейль-бара она услышала вопль, больше похожий на звериный. Вопль взвился ввысь и стих, пронзив ее мозг, будто ножом. Так кричат, когда видят ад. Так кричат, когда сгорают в огне.

Хлопнула дверь. Раздались крики. Кто-то кого-то звал. Кто-то плакал.

Впереди на зеленый свет вниз по Мейсон-стрит ехал грузовик. Неожиданно на перекресток выбежала женщина. Она закрывала лицо руками, поэтому не видела опасность. Ночь разорвал протяжный, оглушительный гудок грузовика. Завизжали тормоза, покрышки оставили черные полосы на асфальте. Возможности остановиться у грузовика не было. Фрэнки в ужасе отвернулась, но все равно услышала глухой удар. Переломанное тело женщины кубарем прокатилось вниз и замерло футах в десяти от Фрэнки.

Она ощущала запах паленой резины. Фары грузовика продолжали светить, своими лучами разгоняя в стороны мрак. Раздался топот. Фрэнки не видела лица женщины, лежавшей на дороге, но знала, кто она.

Мертвая женщина на улице была ее пациенткой, Кристи Парк.

Ночная Птица убил ее.

– Ночная Птица, – сказал Фрост.

Он смотрел на Франческу Штейн, которая не могла отвести взгляд от места аварии. Было холодно, поэтому доктор Штейн накинула на плечи спортивную куртку инспектора.

– Да, все верно, – проговорила она. – Так он называет себя в своих сообщениях.

– И вы думаете, что этот человек каким-то образом программирует женщин?

Фрэнки отключила телефон от зарядки и протянула его Фросту.

– Можете сами взглянуть на его электронные письма. Он знал, что она сорвется с катушек в полночь. И хотел, чтобы я увидела, как это случится.

Фрост стал просматривать сообщения на телефоне Штейн. Он увеличил фото из бара, однако в лице Кристи Парк не увидел ничего, что могло бы навести на мысль о случившемся.

Как и у Моники Фарр. Как и у Бринн Лэнсинг.

Полиция перекрыла перекресток. Судмедэксперт осматривал тело. Грузовик, сбивший Кристи Парк, стоял посреди проезжей части, и на решетке его радиатора была видна кровь. Фрост смотрел, как одетый в форму офицер берет показания у водителя, и понимал, что водитель ничего не мог сделать, чтобы избежать столкновения. У полицейского ограждения толпились зеваки, из окон жилого дома выглядывали люди. Уже прибыли представители СМИ – Фрост заметил видеокамеры с эмблемами местных новостных каналов.

Штейн вдруг посуровела. Она тоже увидела камеры. Ее имя снова зазвучит со всех экранов. И опять оно будет связано с несчастьем.

– Как он это делает? – спросил Фрост. – Как это работает?

– Не знаю.

Истон отдал ей телефон.

– Можете переслать мне эти сообщения?

– Конечно, только сомневаюсь, что это поможет. Я уже просила одну частную компанию по безопасности изучить эти письма, и они не смогли отследить их.

– У нас есть свои специалисты, – сказал Фрост. – И если вы получите новые…

– Вы первым узнаете о них, инспектор, – закончила за него Штейн.

На ее лице отражалась целая гамма эмоций. Растерянность. Замешательство. Страх. Досада. Ее взгляд то и дело возвращался к перекрестку, как будто она мысленно прокручивала в голове момент аварии. Удар. Шум. Человек, увидевший смерть другого человека, не остается прежним. Мертвое тело всегда оставляет свою отметину.

Первая осталась от Кейти.

Разгуливавший по улице ветер бросал в лицо Штейн пряди каштановых волос, но она этого, кажется, не замечала. Привалившись к каменной стене здания, стояла с закрытыми глазами. Опущенные уголки рта красноречиво говорили о печали.

– Он издевается над вами, он целится в ваших пациентов, – сказал Фрост. – Совершенно очевидно, что здесь нечто личное.

– Да, очевидно.

– У вас есть предположения, кто это может быть?

Врач открыла глаза. И посмотрела, но не на него, а мимо него. Она что-то скрывает.

– Я не могу ничего рассказывать вам. Извините.

– Потому что вы ничего не знаете или потому что это затрагивает ваших пациентов?

Психиатр молчала.

– Обязательство хранить врачебную тайну теряет силу, если становится известно, что пациент представляет собой опасность для других, – добавил Фрост.

– Я отлично осведомлена о своей юридической ответственности, инспектор.

– Тогда объясните, зачем кому-то понадобилось все это делать?

– Чтобы погубить меня, – ответила Штейн.

– Думаете, что все ради этого?

Ее взгляд стал жестким.

– Да, я так думаю.

– Этот человек вам как-то угрожал? – спросил Истон.

– Он сказал, что хочет увидеть, как я умру. Это считается угрозой?

– Жаль, что вы не рассказали мне об этом сразу. – Фрост покачал головой.

– Мне и раньше угрожали, инспектор, и от полиции не было никакой помощи. Извините, но такова реальность. Закон охраняет преследователей, а не жертв.

– Вы ломитесь в открытую дверь, – сказал Истон и спросил: – Если б именно вы захотели с кем-то так сделать – заставить человека совершать экстремальные, нестандартные поступки, – у вас это получилось бы?

– Зависит от человека – но да, получилось бы.

– Как?

– С помощью препаратов и гипнотического воздействия.

– Так же, как при работе с памятью? – уточнил Фрост.

– Да.

– Значит, некто, прошедший через ваше лечение, знал бы, как все это работает?

– Вероятно, да, – ответила она. Ее голос был бесстрастным, лишенным какой-либо эмоциональной окраски.

– А какие конкретно препараты вы используете?

– Зависит от пациента. Обычно седативные, вроде амобарбитала. Как ни грустно, мало у кого возникает трудность с тем, чтобы раздобыть его на улице.

– Значит, наркотик ослабляет контроль со стороны мозга и открывает дорогу гипнозу?

– В основном да.